Я понимал и Женьку, для которой ее участие в расследовании было отдушиной и способом выразить себя, и Бориса, который как мог старался уберечь ее от опасности, которую она сама не осознавала. Да, порой она на самом деле вела себя легкомысленно, встречаясь с людьми, которые на деле оказывались не просто свидетелями, но и непосредственными участниками преступления. И тогда в самом конце, когда все прояснялось и было названо имя преступника, я понимал, насколько рискованно было все то, чем она занималась, что Женьку могли реально устранить как человека, который вычислил убийцу, и что это просто чудо какое-то, невероятное везение, что все обошлось, и она жива. В такие минуты я искренне благодарил бога за это. Но в душе чувствовал свою вину и перед ней, и перед Борисом.
Удивительно, что Борис все еще терпел меня рядом с собой, причем даже тогда, когда я приезжал в их дом без приглашения, а единственно для того, чтобы рассказать о новом трудном деле и попросить у своих друзей помощи. Борис мог помочь мне своими связями и опытом, все-таки он успешный адвокат и просто умный человек. Что же касается Жени, то она обладала другими талантами: она умела расположить к себе людей, которые с легкостью делились с ней полезной для следствия информацией. Кроме того, у нее была развита интуиция, она обладала чутьем, которого не было у меня. Словом, я, честно говоря, использовал своих друзей, чтобы найти преступника. И каждый раз, когда с их помощью мне удавалось передать дело в суд, я боялся, что вот уж теперь-то меня точно больше не пригласят. Что Борис сделает все возможное, чтобы я виделся с ними как можно реже. И каждый раз я ошибался. Бронниковы стали мне близкими друзьями и словно тоже стали нуждаться во мне, как и я в них. Даже Петр, брат Бориса, всегда искренне радовался моему появлению и как мог старался помочь мне в расследовании. Но, надо сказать, я обращался к ним лишь тогда, когда дело на самом деле было сложным или просто интересным.
В этот раз, когда Борис пригласил меня на ужин, я, честно говоря, напрягся. Знал же, что Женька уехала к Тоне. Предполагал не очень-то приятный разговор со мной о Журавлеве. Я был уверен, что он знает о романе Женьки с Павлом. Ну или во всяком случае, догадывается. И, конечно же, у него накопилось много вопросов ко мне. Я был уверен, что он станет задавать мне неудобные вопросы, возможно даже, дело дойдет до его унижения передо мной, пожелай он узнать подробности, чего я боялся больше всего.
Поэтому я был приятно удивлен, когда Борис, встретив меня на пороге своего дома, сразу же попросил сопроводить его в Подольск, к Антонине.
– Борис, о чем речь?! Конечно, я поеду с тобой.
– Ну вот и хорошо.
Он даже потер руки, как человек, который справился с трудным делом. Вздохнул с облегчением и только после этого пригласил меня на кухню, где уже был накрыт стол на двоих.
Выглядел он плохо. Бледная кожа, заостренный, покрасневший, как от мороза, нос, глаза с нездоровым блеском, как если бы слезы подступили совсем близко. Он был несчастлив, и, глядя на него, я снова испытал чувство вины. И какое счастье, что у меня хватило ума не затевать разговор о Журавлеве!
– Ты ешь, ешь! – Борис подвинул ко мне тарелку с мясом. – Я же знаю, что ты забываешь пообедать, что у тебя куча дел…
Странное дело, но только после этих его слов я и принялся за еду, а до этого даже аппетита не было. Конечно, я был голоден, с самого утра, вернее со вчерашнего вечера, ничего не ел. Хотел объяснить ему, почему мне даже кофе выпить не удалось, но промолчал.
