Эпизод, который остался в памяти, просто застрял, не претендуя ни на что большее… Они вдвоем шли из приемного в хирургический корпус смотреть поступивших больных. Н. быстро шагала рядом с ним по правую руку и что-то возбужденно докладывала о пациенте, которого госпитализировала с неясным диагнозом. Курчавая голова Н. едва доставала ему до плеча и ей приходилось смотреть на него снизу вверх. Когда стали подниматься по широкой мраморной лестнице на второй этаж, где была операционная, она вдруг споткнулась и упала, грохнувшись всем телом о ступеньки. Не успел он опомниться, и помочь ей встать, как она с неожиданной ловкостью, мгновенно, как ванька-встанька, вскочила на ноги, и словно ничего особенного не произошло продолжила в том же темпе подниматься рядом с ним по лестнице, еще оживленнее продолжая разговор. Это было, как комический трюк в немом кино, как в фильмах Чаплина. Никаких дамских оханий, гримас боли, растираний ушибленного места… все было обращено в насмешку над собственной несуразностью.
Он помнил и их первую совместную операцию – ассистировал Н. на ампутации. Конечно, она волновалась – ее первая самостоятельная операция, и она не хотела ударить перед ним в грязь лицом. Она все делала правильно и очень точно выкроила кожно-мышечные лоскуты, но, как назло, получила кровотечение из бедренной артерии, обычно тромбированной при атеросклеротической гангрене, но, как оказалось, не в данном случае. Она не успела увернуться и кровь из артерии забрызгала ей маску и лоб. Засуетилась, сразу пережать сосуд зажимом не удавалось, и ему пришлось вмешаться. Ничего страшного, типичная ситуация. После операции, сняв с себя окровавленную маску, она с извиняющейся улыбкой на раскрасневшемся лице сказала, что такое могло произойти только с ней и ничего другого ожидать было нельзя.
Себе, как профессионалу, она всегда давала заниженную оценку. И напрасно – он считал ее неплохим хирургом и хорошо думающим врачом, что встречается вовсе не часто.
Да… бригадный подряд -это вещь. Он катался, как сыр в масле. Его обихаживали, как «кота», нарочито утрировано, гротескно. Проблема питания на дежурствах перестала существовать. Его «козочки» таскали из дома пухлые целлофановые пакеты, набитые кулинарными изысками и продовольственными дефицитами. Мама у Н. преподавала русский язык и литературу в школе рабочей молодежи, а, выйдя на пенсию, работала в гардеробе Мариинского театра и имела возможность пользоваться театральным буфетом, откуда приносила домой очень вкусные сосиски. Естественно, что эти сосиски часто оказывались на столе их дежурной бригады. Распивая чай, они в шутку прикидывали, как следует изменить облик крохотной кухоньки для персонала в приемном покое – на стенах будут развешены разделочные доски, ножи разных калибров, полочки, уставленные горшочками и жестяными коробочками для круп и специй; на плитах попыхивают кастрюли, шипят раскаленные сковородки… а сами они в клубах кухонного пара, раскрасневшиеся и хорошенькие, в передниках снуют от плиты к плите с поварешками в руках, наспех пробуя, помешивая, соля, регулируя огонь… К нему они обращались «хозяин», в шутку, по аналогии с Вилли Старком. У Ридовны это особенно хорошо получалось, когда она принималась канючить: «Хозяин, вы же знаете, как я к вам отношусь… И все наши ребята… Мы вас так любим, хозяин… Дайте холецистит прооперировать». В общем, послушать со стороны, так всю компанию надо незамедлительно отправлять в дурдом.
