Роман о любви и терроре, или Двое в «Норд-Осте» - страница 9



Мужской голос: Это не шутка, у нас в зале заложники – в «Норд-Осте», в театре.

Оператор: Да…

Мужской голос: Метро «Пролетарская», в театре.

Оператор: Адрес называйте.

Мужской голос: Понимаете, я не знаю адреса. Это мюзикл «Норд-Ост».

Оператор: Сколько там заложников взяли? Сколько человек?

Мужской голос: Заложников? Весь зал.

Оператор: А что требуют?

Мужской голос: Что требуют? Чтоб выводили армию из Чечни.

Оператор: Ясно. Я поняла. Телефон не отключайте. (Пауза.) Молодой человек, скажите, что сейчас происходит в зале?

Мужской голос: В зале? Ну, в принципе ничего, все сейчас дозвониться пытаются, но не у всех получается. И боевики ходят с оружием.

Оператор: Они вас не выпускают, но вы можете свободно передвигаться по залу?

Мужской голос: Нельзя ходить, сидим. Как смотрели спектакль, так и сидим. По краям, там, где откидные сиденья, стоят женщины, заминированные все.

Оператор: Стоят? Как?

Мужской голос: Заминированные, все женщины заминированные. В середине лежит заминированное взрывное устройство.

Оператор: И женщины стоят возле него?

Мужской голос: Да. Около него и по всему периметру, по всему залу.

Оператор: А в проходах женщины стоят?

Мужской голос: И в проходах, и по всему кругу. Стоят как бы.

Оператор: Это они специально женщин выделили?

Мужской голос: Нет, женщины ихние как раз. Заминированные, с оружием. Камикадзе… (неразборчиво)…нереально. Мне кажется, мы здесь все ляжем. И это не шутка.

(Конец записи)


В ЗАЛЕ, ЗАЛОЖНИКИ

СВЕТЛАНА ГУБАРЕВА, инженер из Караганды (партер):

Сэнди, мой американский жених, раньше меня понял, насколько это серьезно. Я еще порывалась что-то ляпнуть захватчикам по поводу свободы личности, а в какой-то момент у меня появилось безудержное желание просто встать, сказать, что я не желаю играть в эти игры с захватом, и выйти из зала. Это было похоже на поведение упрямого ребенка, которому говорят «сиди», а он встает. Я по натуре очень строптива, упряма и в тот момент почти не контролировала себя. Но Сэнди взял меня за руку, обнял, сказал, что это очень опасные люди, что я должна сохранять спокойствие. И какое-то время еще продолжал меня обнимать, контролировать, внушать, что тут не до шуток. Потом расстегнул рукав своей рубашки и на руке написал авторучкой: «Debora, I love you!» Дебра – это его 15-летняя дочка, которая осталась у него в Штатах, в Оклахоме. Затем стал мне и Саше, моей дочке, объяснять, что если будут стрелять, то надо прятаться так, чтобы голова не высовывалась. И лучше, если задница тоже не будет высовываться…


Анна Андрианова, газета «Московская правда»:

Мы сидели, окруженные вооруженными людьми в камуфляжной форме. У нас в ногах была мина. Боевики с нами в контакт не вступали, общались в основном между собой, ходили туда-сюда, женщин своих ставили определенным порядком, у женщин на поясах висела взрывчатка. Минировали по всему периметру зала. Два обмотанных взрывчаткой стула поставили на сцену. Сзади, где окошко звукорежиссера, тоже. И по бокам. Везде.


Николай Любимов, 71 год, сторож ДК на Дубровке:

Когда произошел захват, мы с моим напарником-сторожем в этом ДК были снаружи здания. Мы услышали шум, решили, что кто-то бьет в зале окна, и пошли искать хулиганов. Тут на меня выскочил один из чеченцев, наставил автомат и повел в зал. Там все уже сидели в оцепенении, чеченцы минировали зал и стреляли над головами, а прятаться не давали. Взрывные устройства они привязывали к спинкам кресел, а провода тянули к пульту, который был в центре зала. У пульта стояла вооруженная чеченка. Другой чеченец минировал зал – громко разматывал липкую ленту-скотч, рвал ее, вставлял детонаторы, приматывал детонаторы и взрывчатку к креслам. Потом, орудуя автоматом, стал зачем-то выламывать спинки кресел. Когда он достал нож, я испугался…