Ветер давно знал о случившемся и ему не казалось это странным, чем-то ужасным или чем-то удивительным. Так бывает, что люди попадают в самые разные ситуации, умирают, пишут, ленятся, даже попадают в тюрьму. И его возлюбленная, его Тишина хочет стать такой, как они! Разве это не есть безумие? Наверно поэтому он привязал ее к деревянной кровати Алексея Николаевича. Он связал ее тоненькие, дрожащие ручки, и сидя на жестком стуле, смотрел на нее в упор. Так не смотрят люди – так смотрит он.
– Проснись, милая, проснись, я заберу тебя от этого убийцы! Ты не должна была давать ему эти мысли. Но если ты сейчас пойдешь со мной, я перед Властителем нашим тебя защищу. Я тебе даю шанс, отрекись наконец от своих идей, вспомни, кто ты…
Она не отвечала ему, потому что еще не поняла, что случилось. Их с Алексеем Николаевичем из времени вырвало то огромное чувство, которое зародилось между ними. Влюбленность. С первого взгляда. Тишина сидела на полу, и в голове ее были лишь его облик, его глаза, его белый лоб и испуганные уголки губ. Она вдруг поняла, что связана, и зло посмотрела на своего друга:
– Я не ошиблась в нем. Алексей ни в чем не виноват. За что? За что такое ты оговариваешь его?
– Милая, смотри, что с тобой происходит. Ты не помнишь даже, как этого гражданина пришли и арестовали. Ты ничего не помнишь! А он, между прочим, он убил человека. Так бывает из-за неудач. Это правда! Люди слабые существа, не как мы с тобой.
Одна слеза вслед за другой покатилась из ее глаз. Слезы эти падали на пол уже не маленькими жемчужинками, как раньше, а соленой человеческой жидкостью.
– Как ты плачешь! – воскликнул Ветер, – Посмотри, слезы твои, как у них: пустая соленая вода.
– Ты врешь! Ты первый раз солгал мне! – крикнула Тишина.
– О нет, милая.
– Не называй меня милой. А если, если я мила тебе по-настоящему, освободи его! Помоги ему! Я видела его, я с ним была, не может он быть в чем-то замешанным.
– Что же скажу я? Что скажу я Богу.
– А ты ничего ему не скажешь, тут не нужно оправданий. – зло сказала Тишина. Так зла она еще не была, но тут горький червяк подполз к ее небу и захотел наружу. Она проглатывала его, а он вылезал, – Мне больно, больно знать, что Алексей Николаевич…
– Ты не в себе, Тишина. Столько столетий мы наблюдаем за людьми. Выполняем свои дела, лишь иногда помогая людям, – говорил он, развязывая ее больные, холодные пальцы. – Ты понимаешь, иногда! А сейчас ты просишь меня подставить нас обоих.
Она отскочила от него, как человек от горячего пламени спички, когда случайно обжигается ей. Она больше ничего не сказала, она снова побежала, наступая своими босыми ногами. Но вдруг остановилась в холле квартиры, и спокойно так, рассудительно сказала:
– Он должен дослушать мой рассказ, он должен дописать, потому что нельзя ничего оставлять незавершенным. Господь узнает, Господь покарает меня, пускай навсегда запретит мне видеть людей. Но я все равно буду частью одного их.
Тишина решила вдруг, что сама все может. Даже не смотря на то, что она стала терять дни от своей влюбленности к Алексею Николаевичу, она поклялась себе сделать все, чтоб спасти его. Она совершенно не разбиралась в праве, в людских советских законах и ничего не знала об этой стране. Но ей определённо было приятно идти туда, где он. Она не спрашивала у солнца или звезд, как ей пройти до местного отделения, как ей найти его, она уже знала. Знала, что разрушит его отношения с Марьиной Юрьевной, что превратит его в сумасшедшего. Но ее ничто не могло остановить. Босая, с липкими от слез глазами она шла вперед, вперед, пока закат не обнял ее за плечи. Было тепло, но она дрожала, спотыкалась. А тут вдруг рассеялась в улыбке.
