– Ладно, – согласился Володя, – будем считать, что тебе еще рано сдаваться на Пряжку[2].
– Будем, – кивнул Роман и шагнул в дверь.
Сделав ручкой сидевшему за толстым стеклом дежурному, Роман поднялся по лестнице на второй этаж и, подойдя к кабинету, на двери которого был прибит гардеробный номерок с цифрами «11», постучал особым манером.
– Заходи, Ромка, – послышалось из-за двери, и Роман вошел.
За убогим канцелярским столом с обгрызанными углами сидел широкоплечий мужчина с короткой стрижкой и тонким шрамом, пересекавшим левую щеку от виска до подбородка. Этот шрам хоть и украшал мужественное лицо сидевшего за столом Сани Боровика, никакого отношения к его работе не имел и появился еще в юности, когда Саня в первый раз попытался побриться отцовской опасной бритвой.
Саня поднялся и, обойдя стол, пожал руку Романа, а потом притиснул его к своей широкой и твердой, словно кирпичная стена, груди.
– Давненько не заходил, – с улыбкой пробурчал он и, отпустив Романа, снова уселся на шаткий стул.
– А ты мне давненько не звонил, – ответил Роман и сел на такой же стул, стоявший перед столом.
– Дела, знаешь ли…
– Знаю, – Роман кивнул и достал сигареты, – и только поэтому прощаю.
– Он прощает! – Боровик усмехнулся и со скрипом отворил дверцу сейфа, выкрашенного в защитный цвет. – Пиво будешь?
– Нет, я ведь за рулем, – сказал Роман.
– А я буду.
Боровик вытащил из сейфа бутылку «Балтики» и, ловко открыв ее, с жадностью приложился к горлышку.
Роман посмотрел на него и подумал:
«А ведь мы дружим уже… Так. Нам сейчас по тридцать семь, а познакомились мы в первом классе, стало быть – уже тридцать лет. Ничего себе… Получается, что с тех пор как мы бегали в школу с портфельчиками и хватали девчонок за косички, еще не зная, что их следует хватать совсем за другие места, прошла уже почти целая треть века! И теперь Саня Боровик работает в этом самом страшном отделе УБОП, а я распеваю песенки, пользующиеся особой популярностью как раз у тех, кого он ловит и ненавидит…»
Стряхнув пепел в мятую банку из-под «Нескафе», Роман снова взглянул на Боровика и сказал:
– Что-то ты сегодня всасываешь пиво с особой жадностью. А?
Боровик оторвался от бутылки и неохотно признался:
– Да вчера… В общем, вчера дал как следует, вот сегодня меня и колбасит.
– Ты же вроде не склонен к злоупотреблению, – удивился Роман, – железный человек, кремень, и вообще.
– Ну да, железный… – усмехнулся Боровик и, допив пиво, убрал пустую бутылку в сейф. – Будешь тут железным… Уф, вроде полегче стало!
– Натуральный алкаш! – Роман укоризненно покачал головой. – Про таких, как ты, потом пишут: сгорел на работе. Щадят, так сказать, общественное мнение.
– Я бы это общественное мнение… – Боровик закурил и выпустил дым в сторону открытой форточки.
– Ладно, – Роман кивнул, – замнем для ясности. – Давай колись, что там у тебя произошло. Я ведь музыкант, стало быть – человек чувствительный, и поэтому чувствую, что у тебя произошла какая-то лажа.
Покайся, глядишь – и легче станет. Ты ведь так своим клиентам говоришь?
– Нет, не так, – хмыкнул Боровик, – я им обычно говорю: колись, падла, иначе организую тебе еще одну дырку в башке, а труп – в Неву. Тут рядом.
– Ладно, – Роман сделал свирепое лицо. – Колись, падла!
– Нет у тебя убедительности, – Боровик вздохнул и помрачнел. – А если серьезно, то… На зоне повесился тот самый, который… Ну помнишь, я тебе рассказывал про сестру?
