Ромашка цвета бордо - страница 8

Само познание французского проходило непросто. Университет считался прогрессивным, поэтому старался применять самые передовые научные наработки. В частности, на языковых отделениях практиковались чрезвычайно модные тогда коммуникативный подход и метод полного погружения, то есть задача состояла в том, чтобы побыстрее заставить студента говорить, поэтому, начиная буквально со второго занятия, всё преподавание шло на французском. Это привело к тому, что большинство слушателей просто не врубалось в то, что им пытались втолковать. Как плачевный итог подобной жёсткой селекции, из почти четырёх десятков первокурсников на второй семестр перешла от силы половина, а к концу первого курса осталось и того меньше.

Возможно в этом и заключался истинный глубинный смысл данного подхода – провести мощную чистку рядов с самого начала, чтобы не мучиться впоследствии с «неликвидом», коего, откровенно говоря, хватало с избытком. Создавалось стойкое впечатление, что многие абитуриенты попадали в университет случайно, по каким-то квотам для малоимущих, национальных меньшинств или по правительственной социальной разнарядке. В первые месяцы наблюдался натуральный калейдоскоп одинаковых индийских лиц. Просто, если не сказать бедно, и даже по-бомжатски одетые люди, имена которых не было никакого смысла запоминать, ненадолго появлялись и столь же стремительно бесследно исчезали. Допускаю, что многие записывались в университет для получения общежития, чтобы перекантоваться какое-то время, а затем идти своей дорогой.

Наша группа: я, Деди, Апсара, Вишну, Черри

К середине года сформировался костяк группы. В него входили моя одноклассница из посольской школы Надя, мой лучший друг индонезиец Дéди, шриланкийка Апсарá, а также индийцы Чéрри («Вишенка», она же Прагáти), Вишну, Алóк, Панкáч, Соня, Сартáк. Все вместе мы корпели над тяготами французской грамматики, учили лексику, заучивали диалоги, делали презентации. Обычная студенческая жизнь.

Вне занятий мы общались между собой на английском, так как французского явно не хватало, хотя и стремились при малейшей возможности вставлять только что освоенные слова. Это означало мощную языковую практику с добавочным коэффициентом сложности в виде необходимости понимать «индийский» английский из разных регионов, а также многообразие иностранного звучания этого языка. Итогом подобного перманентного нещадного аудирования стала приобретённая способность адекватно воспринимать практически любого собеседника, сколь бы чудовищным не был его английский.

Что касается сложившегося на тот момент круга общения, то он был весьма пёстрым и от этого особенно примечательным.

Одноклассница Надежда оказалась после школы в такой же ситуации, что и я. Записались мы на один факультет, чтобы проще было добираться из посольства – наши отцы по очереди нас туда возили. Освоение французского едва ли было её давней мечтой, скорее она пошла на него «за компанию», однако язык сумел занять значимое место в её жизни. Надя осталась в Дели надолго, благополучно закончила JNU, потом работала в Москве, в том числе переводчиком.

У Деди отец был дипломатом в посольстве Индонезии. Принадлежность к дипломатическому корпусу нас сильно сплотила. Мой улыбчивый, как все индонезийцы, и никогда не унывающий приятель виделся мне невероятно крутым, ибо в столь юном возрасте уже рассекал на собственном стареньком Мерседесе с дипломатическими номерами и нередко подвозил меня на нём до дома. Не удивлюсь, если у него даже водительских прав на тот момент не имелось, но водил он вполне уверенно, да и посольский автомобиль в Индии вряд ли кто-либо просто так осмелился бы остановить.