Рейна запрокинула голову к небесам, её лицо освещалось лучами, пробивающимися сквозь рваные облака. Её глаза сияли торжеством.
– За честь! За совесть! За веру! – громко прокричала она, и её голос эхом отозвался по опустевшей площади.
Её клич подхватили уцелевшие солдаты Черного Легиона. Их голоса слились в единый рёв, их мечи поднялись к небу, блестя в лучах заката. А потом, один за другим, они опустили оружие, вонзая клинки в землю. Это был древний обряд Запада, символизировавший конец битвы, знак того, что земля снова свободна.
Рейна, тяжело дыша, обвела взглядом поле боя. Её светлые волосы, спутанные и грязные, прилипли к лицу, но она стояла, как воплощение триумфа. Её плечи, хоть и тяжёлые от усталости, были прямыми, а на губах играла едва заметная улыбка. Силы Отца и Матери были на её стороне. Она чувствовала их присутствие, как тепло на своей коже. Они благословили её победу.
Вернувшись в покои, княгиня чувствовала, как усталость тяжёлым грузом легла на плечи. Она была грязна, в крови врагов и собственной, но её движения оставались уверенными. Сняв доспехи, она осталась в простой синей рубашке. Её мокрые от пота и грязи волосы липли к лицу.
На широком княжеском ложе, среди мягких шёлковых простыней, покоился свиток. Рядом с ним, будто случайно оброненный, лежал цветок белоснежной лилии. Едва заметное движение воздуха заставило лепестки вздрогнуть, и нежный, чуть горьковатый аромат наполнил покои, мягко окутав их тонким, призрачным шлейфом.
Рейна замерла на пороге, её взгляд задержался на цветке. Лилии. Она всегда любила их – символ чистоты, благородства… и, как говорили старые женщины, символ печали.
Белая Волчица протянула руку и взяла свиток. Тёмные пятна крови, засохшие на её пальцах, грозили оставить следы на пергаменте, но было уже поздно думать об этом. Княгиня знала почерк, открывшийся перед глазами. Размашистый, нервный, будто скачущий по поверхности бумаги.
Рейна вчитывалась, замерев. Её пальцы сжались вокруг пергамента.
«Ты говорила, что нет никакого Предназначения. Но Шепот считает иначе. Я не в силах этому противиться. Знай, что это не моя прихоть. Предназначение для любого Шепчущего – его Владыка. Перст судьбы коснулся меня в тот момент, когда я преклонил перед тобой колено. Моя жизнь всецело зависит от твоей судьбы.»
Княгиня без колебаний бросила пергамент в пламя. Письма от этого адресата, который был ей так знаком, она не держала у себя – это нарушало законы. Однако, в момент, когда огонь охватил пергамент, и тот начал искриться и таять, на губах её появилась таинственная, едва заметная улыбка. Она держала в руках белоснежный цветок, тихо проводя лепестками по своим губам, словно наслаждаясь моментом.
Вдруг дверь распахнулась, и в опочивальню вбежала маленькая княжна. Её светлые кудри развевались, а глаза, полные страха, сверкали зелёным огнём. Её шаги были быстрыми, а сердце било в груди с такой силой, как будто она была готова вскочить на бегу. Рейна, увидев дочь, мгновенно распахнула свои объятия. Она опустилась на одно колено, крепко прижимая малышку к своему сердцу и поглаживая окровавленными пальцами по светлым волосам.
– Все закончилось, моя девочка. Всё хорошо, – прошептала княгиня, словно заверяя её, что мир больше не таил в себе угроз.
– Я так испугалась, матушка! – прошептала маленькая Елена, её глаза затуманились от слёз. – Они кричали так громко! Я видела, как солдаты дрались! Я видела, как ты дралась! Ты могла погибнуть!
