В одно такое приключение он однажды и попал, наткнувшись на княгиню Елену в то время, пока она выходила из подземелий, в которые – естественно – сыну кухарки вход был строго-настрого запрещен. Байек подумал, что княгиня попала в беду, заметив на ее руке глубокий порез, из которого струйкой сочилась кровь. Но сама дева даже не всхлипнула, не расплакалась, а лишь кинула на мальчишку холодный взгляд своих изумрудных глаз, мерцавших при приглушенном свете факелов. Ох и получил же он тогда от матери мокрым полотенцем, да по причинному месту. Потом еще долго-долго всё саднило. Янка, натаскавшаяся на кухне тяжелых котлов, не смогла сдержать свою силу. И долго отчитывала сына, почти до самого утра. Во-первых, за то, что ночью выбежал из покоев, а во-вторых, за то, что захотел проникнуть в то место, куда дорога для всех, кроме княгини, заказана. С тех пор Байек продолжил свои исследования замка где угодно, кроме подземелий, решив оставить их на потом.
«Однажды я обязательно туда проберусь! И никто ничего мне не скажет!» – думалось мальчишке всякий раз, как взгляд его небесно-голубых глаз падал на черную железную дверь в самом углу приемного зала, которую никто и никогда, как ему казалось, не замечал. На ней были высечены странные символы, а вместо ручки там ютилась лишь замочная скважина. Скрывался проход в подземелья за расписным гобеленом, на котором застыла в полете Жар-птица. Казалось, вот-вот, и она вынырнет из шпалеры, да взмоет ввысь, разобьет круглый витраж прямо над княжеским троном, и улетит вдаль.
– Мама, я принес, – гордо произнес мальчишка, поднося кухарке белоснежный сверток, в котором сегодня оказалось больше трав, чем когда-либо. И ожидал, конечно же, похвалы. – Я все-все-все собрал! А почему так много нужно было собрать?
Янка, круглолицая, ловкая, с вечно закатанными рукавами, подхватила платок и, аккуратно развязывая узел, вытянула из него душистые стебли. Крепкие пальцы привычно перебрали свежие листья, прежде чем развесить их над печью, где уже потрескивал огонь.
– Сегодня будет пир, – пояснила она, не отрываясь от дела. – Генерал Хейдрал возвращается из похода.
Байек ахнул. Восторг в его глазах вспыхнул, как пламя в очаге. Мальчишка всегда с замиранием сердца смотрел на то, как генерал въезжал на своем черном, как ночь, коне прямиком в главные ворота замка после своих военных походов. Пышная грива скакуна отливала при свете солнца холодом, а если приезжал Хейдрал в ночь – то словно верхом на тени шествовал он по выложенной камнем дороге прямиком к замку, где, непременно, встречали его княгиня Елена, князь Еферий и супруга генерала.
Точно назойливая мошка, начал мальчишка кружить вокруг матери, да хлопать ладошами по шершавой поверхности стола.
– А как скоро он возвращается? А где он был в этот раз? А куда он ездил?
– Байек! – хлопнув полотенцем по столу, Янка посмотрела пристально на сына, вложив в свой взгляд всю серьезность, на которую только оказалась способна, и следом тут же улыбнулась. – Сам все и узнаешь. Князь обо всем объявит, как только сапог генерала коснется площади. Он вернется после полудня.
Все оставшееся до прибытия генерала время Байек словно не находил себе места. Ему не сиделось спокойно: он крутился вокруг матери, успел подпалить бедро кабана на вертеле, чем немало разозлил Янку. Кухарка, не терпевшая беспорядка на своей территории, прогнала его прочь, предварительно отшлёпав мокрым полотенцем. Поглаживая обиженное место на своих потёртых тряпичных штанах, мальчик побрел к своему тайному убежищу – воротам, ведущим в Западный дворец.
