Рождение света. Том первый - страница 28

Ступая по разбитой каменной дорожке, я направился сразу к склепу, поменял свечу в лампаде, а после оглянул в поисках изъянов розовые кусты, растущие вокруг недавно мной же выбеленной постройки. Следующий час я бездумно посвятил себя цветам, срезая поникшие от необычного для этого времени года зноя ветки и убирая с земли иссохшие листья, отмечая про себя, что больше этим мне никогда не предстоит заниматься.

Но даже в тот момент у меня возникал вопрос: зачем я это делаю? С наступлением осени цветы увянут и цикл повторится вновь, и так из года в год, но такое произойдёт лишь с растениями. В отличие от людей, что неизбежно умрут, оставив после себя только корм для земляных червей, цветы на ветках вырастут вновь, наполняя ароматом воздух.

Закончив с садом, я по привычке сел около склепа, подминая под себя зелёную траву. Вытерев тыльной стороной ладони покрывшийся потом лоб, пустым взглядом посмотрел на барельеф над дверцей.

– Тебя здесь нет. Твоя энергия, что мне постоянно здесь мерещится, лишь злосчастная игра разума. Я более на неё не поведусь…

Я говорил вслух по глупой привычке, одновременно ощущая собственный горько-острый привкус, всегда проявляющийся, когда я злился. Ведь гнев – единственное чувство, которое у меня осталось жизнеспособным к проявлению. Теперь я полностью соответствовал дарованному отцом званию – Эйлель, Ниссах Гнева и Ярости. Так намного легче существовать.

– Твоя душа давно в Хакелум.

И после этих слов я познал, как начинаю беспочвенно закипать, раздражаясь от того, что вновь сюда пришёл, что вновь поддался его слабости. Нужно попрощаться, а с кем? Какой смысл был мне здесь сидеть и разглагольствовать, как помешанный? Не такого итога я ждал от прощального ритуала, сути которого я и вспомнить был уже не в силах – все пережитые эмоции стёрлись, притупились и спрятались на задворках подсознания.

– Я желаю лишь одного – забыть о том, что когда-то встретился с тобой, синьорина Романо, – шёпотом произнёс я, вставая с места и отряхивая со штанов пыльцу многочисленных цветов.

Желая уже было переместиться, я приподнял руку, но меня остановил шорох у крошечного сарая – проповедник заявился.

– Люцифер, неужели ты пришёл попрощаться?

Дребезжащий голос старика прозвучал как будто гарпия провела когтями по глухому камню.

– Какая проницательность, Августин, – холодно ответил я ему, не поворачиваясь лицом. – Ты прав, он больше не придёт.

– Понимаю твоё состояние, но…

– Никаких но, старик, – процедил сквозь зубы я, унимая участившееся дыхание. – С него хватит.

– Тебя постигла сугубая скорбь и стенание от воспоминания о прошедшем…[17]

– Заканчивай немедля, – отрезал я, чувствуя, как загораются мои глаза.

Всё нутро мгновенно затряслось от неимоверной ярости, будто мне под кожу впивались гвозди, забиваемые молотком.

Однако Августин не собирался затыкаться, восклицая очередную чушь из лживого Писания:

– Ибо крепка, как смерть, любовь![18]

Сам напросился, религиозный фанатик!

Один щелчок пальцев – и я придавил его к стене церкви, слыша хруст дряхлых косточек, а в расширенных зрачках читалось лишь смирение и никому не нужное сожаление.

– Не для того я, сын Самаэля, снизошёл до тебя и «подарил» вечную жизнь, чтобы ты, чернь, читал мне нотации из своей горячо любимой книжонки! – прорычал я сквозь зубы, устремляя крылья вверх, и сдавил сильнее тонкое горло.

– Люцифер… гхк… я стремился искупить свою вину… Все эти века я смиренно нёс своё бремя, – тихо и сбивчиво прохрипел он, и если бы не договор, то уже давно инфаркт поразил бы его щупленькое сердце. – Прошу, забери меня с собою в Ад…