Второй раз убежать получилось уже удачно буквально за несколько дней до знаменитого Бухенвальдского восстания, в самом начале апреля 1945 года. Гитлеровцы начали перевозить заключённых в другие места, подальше от фронта, и перед отправкой из эшелона Константин Григорьевич бежал. Через некоторое время был окончательно освобождён нашими частями в районе города Выстриц в Судетской области. Вот так и получился единственный в истории Бухенвальда «двойной» побег.
Через много-много лет я неожиданно познакомился со «следами» этих побегов. Как-то дед попросил меня:
– Пожалуйста, не клади чеснок в это блюдо! Или приготовь мне отдельно, без чеснока!
– Что такое? Почему?
– Да знаешь… В войну, когда я первый раз убежал из Бухенвальда, я две недели пробирался на восток. Ночью двигался, а днём залегал где-нибудь в укромном месте, чтобы не быть обнаруженным. Однажды два дня провёл на огромном поле, засеянном чесноком. Передвигаться было невозможно, а кушать, как понимаешь, хотелось. Вот и пришлось через силу одним чесноком питаться. До сих пор его терпеть не могу!
– 8 —
После Победы дед вернулся к семье, которая проживала всю войну в городе Ветлуга Нижегородской (тогда Горьковской) области. Встретили его жена Екатерина и дочь Ариадна, моя будущая мама. Это именно к ним он обращался из далёкого Веймара строками своей поэмы «Позёмка»:
Дорогая! Далёкая! Милая!
Ни с каких не увидишь сторон,
Как влачу свою жизнь через силу я,
Отстреляв свой последний патрон.
Ты не слышишь, как дышит задавленно
Изнемогший в неволе барак.
На квартирах далёких оставлена
Довоенная наша пора.
Мне пришлось очерстветь и озлобиться,
Привыкая врага убивать.
Помоги не забыть твоего лица,
Человечности не растерять.
Дай мне вспомнить, как летом к заутрене
Поспешала спросонья река,
Самоцветами и перламутрами
Принималась небрежно сверкать.
Про леса мне напомни про давние,
Где в избушке у богатырей
Непоруганно дремлют сказания
Под загадочный крик журавлей.
Всё затмило военной метелицей,
Тяжко жить, об утратах скорбя.
А любовь моя поровну делится
На отечество и на тебя.
Знать, земля не в ту сторону кружится,
А над ней бомбовозы гудят.
Пожелай мне великого мужества.
Снись почаще! Тоскует солдат…
Отдохнув, Константин Григорьевич занялся преподавательской деятельностью в местном техникуме. Преподавал математику, черчение и электротехнику. Одновременно получил прерванное войной высшее педагогическое образование.
– 9 —
А когда Константин Григорьевич выправлял себе утерянные документы, вышел забавный казус, открывший некоторые подробности его младенчества.
В то время, по традиции, после крещения надо было выправлять метрику, то есть свидетельство о рождении, говоря современным языком. Перед этим родители собрали стол, позвали родственников и достаточно хорошо «посидели». Оформлять метрику вызвалась кума. Быстро собралась и ушла. Вернулась довольная: «Всё хорошо, записала Костю!» Её спросили, на какую фамилию записала-то? «Меня спросили фамилию, я назвала свою. Я же Волкова!» Обругали куму дурой безмозглой, и уже кум отправился исправлять оплошность. Вернулся: «Ну вот, всё поправили». А на какую фамилию-то поправили? «Так я же Ометов! На эту и поправили». Тут уж поднялся отец, Григорий Алексеевич, и лично сам пошёл. Выправили фамилию на Брендючкова.
И вот, по какой-то неизвестной причине, неправильные записи в книге не удалили, оставили действующими. Служащий ЗАГСа ошарашенно сообщил моему деду, что он может на вполне законных основаниях выбрать себе одну фамилию из трёх: Ометов, Волков или Брендючков. Разумеется, дед выбрал фамилию родителей и стал Брендючковым.
