Рождённые после Великой Победы - страница 15



Будто это вязанки дров…
Он всё крепче сжимал ладонь
У несжатых с полей хлебов.
За спиной багровел рассвет,
Был на запад тяжёлым путь,
Но ломал Он врагу хребет,
Чтоб с земли навсегда стряхнуть!
Умирал Он не раз, не два,
Лишь сильнее стал во сто крат!
У него судьба такова —
Он советский простой СОЛДАТ!

Советским военнопленным 1941—1945 г. г. посвящается

Не судите солдата, попавшего в плен.
Обвинять не спешите в измене.
Он не пачкал в грязи ни погон, ни колен:
Он лишь жить захотел на мгновенье.
Дома старая мать и жена на сносях,
И хозяйство нехитрое в доме.
«Коль не будет меня?.. – думал он второпях.
Жизнь и смерть – у судьбы на изломе. —
Что же плен?! Если буду живой – убегу!
Жажда мести мне силы удвоит.
А сейчас, даже «сдавшись», не сдамся врагу.
Слёзы страха лицо не умоют!»
Он сжимал кулаки, выживая в аду.
Рядом смерть собирала трофеи.
Души дымом и пеплом летели в трубу,
На костях пировали злодеи.
Голод рвал изнутри. С ног валился порой,
Измождённый трудом непосильным.
Но не встал на колени, не сдался герой,
Словно бинт оставаясь стерильным.
Как солдата зовут? Смог ли всё же бежать?
Вновь бороться с нацистскою гидрой.
Или вечно остался в граните стоять,
Как несломленный Карбышев Дмитрий.

Людмила Костылева


Витёк

Он уверенно шёл по железнодорожным рельсам с охапкой весенних полевых цветов. Тёплое солнце светило в глаза, отчего хотелось жмуриться и одновременно улыбаться. Родителям на собрании всё равно сообщат, что он прогуливает уроки, а одним днём больше, одним меньше – какая разница. За спиной послышался гудок поезда, ещё далеко, но спрыгивать на насыпь перед самым составом с цветами рискованно, поэтому в этот раз он спустился пораньше обычного, укрывая своим телом нежные растения от создаваемого движущейся громадиной порыва воздуха.

– Почём букетик? – представительный мужчина в шляпе и очках обратился к мальчугану.

– Рупь.

– Ты чего так дорого берёшь?

– А вы сами, однако, полазьте по лугам.

– Давай за пятьдесят копеек?

– Ладно.

Оставалось всего два букетика, но они, пригретые в полдень, стали медленно опускать вялые головки; листочки без воды тоже выглядели печально. Потенциальных покупателей в поле зрения не наблюдалось – сегодня не рыночный день, а есть и пить хотелось до ужасти. Витёк отошёл в сторону и пересчитал заработанные монетки. Совсем неплохо. Большую часть он отложит в заначку на стою мечту, а немного можно потратить прямо сейчас.

– Сколько тебе?

– Давайте три. Нет четыре.

Он заворожённо смотрел на продавщицу, выдавливающую на вафлю цилиндр вкуснейшего мороженого, как на волшебницу. Усевшись на соседнюю скамейку, голодный пацанёнок принялся растягивать блаженство, подставив смуглую мордашку под яркие лучи.

– Давайте ещё три.

Продавщица покосилась, внимательно посмотрела на широкое довольное лицо мальчишки с явными примесями бурятской крови, но что-то говорить не сочла нужным. Дети войны, да ещё в центре Сибири, получили такое естественное закаливание – никакая зараза не возьмёт. Чего уж там лишняя порция пломбира.

Счастливый Витёк бодро шагал в обратном направлении. В кармане приятно позвякивали заработанные монетки; ещё немного, и он сможет купить себе велосипед, как у Витьки-медведя с другой улицы. На деревянной, со слегка облупившейся краской скамейке остались увядать никому не нужные цветочки.

Достав из кустов припрятанный портфель, Витёк повернул к дому, пиная попадающиеся под бывшие отцовские ботинки камешки и мечтая о том, что, когда вырастет, обязательно станет машинистом. Из окошка чердака торчал толстый зад матери, стоящей на приставной лесенке. Мальчик весь напрягся: «Нашла!»