– Допрыгался, орясина? – недовольно буркнул батя. – Устиныч и слышать ничего не хочет. Я даже денег предлагал… Зачем ты с Анькой-то?
«Про волчицу ни слова… – хмыкнул Леша про себя. – Сам небось…»
– Ничего не допрыгался, – вяло огрызнулся он. – А Аньке как я откажу? Жалко же девчонку.
Аньке во время всеобщей мобилизации как раз исполнилось двадцать лет – она старше Лешки на два года, поэтому на фронт и попала. Вернулась через полгода – попала под отражающую защиту эльфов, половину тела будто оплавило: и лицо, и правую кисть, оставив только культю без пальцев, а ступню спалило полностью. В дом инвалидов не взяли – недостаточно изуродована. Левая рука работает, да и ноги ходят. Что тут такого – малюсенький протез. Выбор был невелик: пройти реабилитацию и снова встать в строй или позволить себя комиссовать. Возвращаться в таком виде в родной колхоз ей не хотелось, но опять столкнуться с эльфами оказалось страшнее.
Отец вздохнул.
– Добрый ты у меня. Весь в мать.
– Не… – запротестовал Лешка. – Мама добрее.
И с удовольствием вспомнил, как она скалкой выводила батю из очередного запоя.
Папино наследство
Покинув отделение, Зинаида снова оглянулась. Медленно пошла к остановке и, уже садясь в маршрутку, возликовала: сработало! Будет полиция расследовать ее заявление или не будет – неважно. Она напугала преследователей одной решимостью.
Вдохновленная одержанной победой, она шла домой, чуть ли не подпрыгивая, словно девочка. И неожиданно всплыло в памяти письмо отца. Что‑то там было, какое-то предупреждение…
По правде говоря, отца она ни разу в жизни не видела. Сколько себя помнила, они жили с мамой вдвоем. Лет до пятнадцати выпытывала у матери хоть какие-то сведения о том, кто в свидетельстве о рождении значился как Ягишев Влас Федорович. Но та не желала о бывшем муже говорить, ничем было ее не пронять. А в семнадцать лет пришел к Зине нотариус и сообщил, что согласно завещанию девушка наследует имущество некоего Радима Чеславовича Харина, ибо по признанию последнего приходится ему родной дочерью.
Наследство оказалось крошечным: бумажечка с цифрами, которые, по мнению нотариуса, были номером и шифром камеры хранения на железнодорожной станции. Вот только неизвестно на какой. Девушка отправилась на поиски.
Объехала несколько вокзалов, прежде чем нашла нужный. В те годы камеры хранения были повсюду. Начала со станции Волгоград I в центре, безумно волновалась. То представляла себе коробку, набитую деньгами, то, умеряя пыл, всего лишь старинное кольцо с бриллиантом. Но дверца открылась только в Ельшанке, и за ней ожидал всего лишь бронзовый медальон на сером шелковом шнурке размером с трехкопеечную монету10. Зина определила, что это бронза, потому что цветом он был как медь, но более прочный. На той и другой стороне кругляшки вились латинские буквы – одни по кругу, другие в центре. Но школьный учитель иностранного языка перевести надпись не смог.
Кроме медальона в камере хранения лежало письмо отца. Радим писал, что всегда скучал по ней, но не мог, не имел права быть рядом. Даже не имел права показать, что знаком с ней, потому что это было бы опасно и для нее, и для матери. Но теперь, когда он погиб, всё это не имеет значения, поэтому он открылся. Он писал, как сильно ее любит, как сильно тосковал по ней. И раз уж он не мог быть рядом при жизни, пусть после смерти с ней останется его медальон.
