Русская Дания - страница 17

– Никакой магии, Только факты! Фонари сами со мной разговаривают! И просят меня им скрутить головы! Вот так вот.

– Все тебе кажется одушевленным, Артонен… и фонарные столбы, и та вода, которую ты пьешь каждый день из панциря… но на деле все не так.

– Это в тебе зануда говорит.

– Магия лишь нам кажется.

– Кажется? А мне так не кажется!

– Ну, на том и закончим.

В такие моменты Фридрих хотел уйти от разговора, спрятаться в свою собственную уютную пещеру, где никто не смел посягать на его правоту. Но для поэта это было просто сигналом к наступлению: в нем проснулось необъяснимое желание «пощекотать» этого угрюмого нигилиста, подшутить над ним, вывести его из равновесия, заставить, в конце концов, побегать, понервничать. Он незамедлительно взял его любимую каску вермахта, что лежала подле него, и начал стучать по ней другой рукой, наигрывая какой-то папуасский ритм. Они бегали как кот и мышка по палубе, пока обладатель штальхельма окончательно не вышел из себя.

– Лошади…. лошади…. – промычал истерично Фридрих..

– Что, опять кони твои начались?

– Нуээээ….. нуа……. вырваться…. хотят вырваться….

Весь тот тяжкий груз, что он носил на протяжении долгих лет в своем бессознательном, в очередной раз дал о себе знать – на судне все уже к этому привыкли. Он стал очень быстро дергать руками, и подобно заведенному щелкунчику ходить туда-сюда по палубе, постепенно ускоряясь и издавая различные мычания, завывания.

– Лошади! Лошади бегут!

– Да постой ты! Постой! Успокойся!

– Лошади! Лошади! Бесконечность лошадей!

Когда его в итоге вынуждали остановиться, единственное, что позволяло ему выпустить из себя этих так называемых лошадей – это повопить и поорать. Он дрыгался, сидя на месте в своей каске и непрерывно кричал – так, будто ему оторвало конечность. В этот раз приступ был куда сильнее – смерть, как ему казалось, была очень близка – он чувствовал, что ему нужно выговориться напоследок, и уже готовился испустить из себя нечто дьявольское, нечеловеческое, черное, неистовое…

– Хорошенько опустошить член! Идеально наполнить свою вагину! Ты любишь свое потомство! Нужно больше денег, чтобы эта тварь не умерла от рака… Конечно, такой дорогой предмет обихода… Как же… Это ценная игрушка… ценная… Гиперболизированный домашний питомец! Питомец, в котором видишь себя!.. О… без него – дикая демотивация… Она тебя пожрет!.. А что же еще тебе приносит большую выгоду?.. Он страдает! Слышишь? Крики! Стоны! Помоги ему! Убей его. Убей подлеца. Убей маленькую мразь… Заставлять страдать бедных малышей… Нам нужно больше криков… Нам нужно больше агонии… Часть из них ведь кончают с собой… Обреченные на существование… Что же им делать, как ни попробовать избавиться от него… Большая проблема духа и материи! Вечная материя или же вечный дух… О, мы не способны на материалистическое восприятие… Оно убивает всякую душу! «Я страдаю! Я страдаю!..» – кричит маленький странник, забредший в этот мир… Я не материален! Я не материален!.. Проклятие всем матерям! Пизда, выблевывающая потомство! – говорит он.. Да здравствует всемирный холокост!.. Да здравствует вселенский холокост…

Внезапно оратор завалился на бок и, напрягши все мускулы своего тела, застыл в одной позе. Но все то внимание, что было сосредоточено на Фридрихе, внезапно обратилось на странный безногий силуэт вдалеке.

– Живым не дамся! – крикнул отчаявшийся бродяга, вперяя в воздух нечто, похожее на весло. Внимание капитана, бывшего до этого на корме, привлек этот возглас, и, чтобы удостовериться, он пошел на нос. Неподалеку от носа судна он увидел калеку на доске, стремглав несшегося навстречу им. Его заворожило лицо калеки, потому что это не было лицом живого человека. В глазах его капитан разглядел смерть пополам с безумием. Капитан дрогнул, и приказал быстро выбросить якорь. Якоря на судне к тому моменту уже не было, и капитан не нашел ничего лучше, чем до упора выкрутить штурвал. Судно дало сильный крен и перевернулось. Пронзительный крик и шум разбившегося об асфальт стекла. К счастью или к сожалению для Афанасия, судьба милует храбрых, и судно его не задело. Он затормозил, и капитан, не мешкая, побежал к нему, кроя его шквальным матом. Афанасий поначалу никак на это не среагировал, но потом пришел в себя. Капитан, поняв, что Афанасий шифруется почище любого разведчика, все-таки предпринял самонадеянный ход и спросил его напрямую, как его зовут. Афанасий без промедления ответил: «Я кентавр! Мое имя – Харон!»