Русские: кто мы? - страница 3

Если во время строительства Колокольни Ивана Великого в Западной Европе, где господствовал католицизм, нашло сторонников новое направление в христианстве, инициированное немцем Мартином Лютером и получившее название лютеранство, или протестантизм. Культом протестантизма стали конкретные дела как свидетельства верности заветам Иисуса Христа. В России, избравшей православное направление в христианстве, все большее значение обретал культ души как вместилище любви к ближним своим, вместилище Семьи, в Которой нашли место отголоски прежней веры во всесилие Рода-Святовита. Отсюда принципиально разное понимание любви у нас и на Западе, где любовь выродилась в секс, а у нас в пресловутое «в Советском Союзе секса нет». Между тем интимные отношения между мужчиной и женщиной не сводятся к сексу и получению удовольствия. У того же Вышеславцева читаем: «Гимн любви у апостола Павла есть выражение предельно сублимированного Эроса: вот во что преображается подсознательная жажда жизни, полноты и блаженства! Космос любви возникает из хаоса темных эротических порывов. Эрос брачной любви допускает сублимацию “во Христа и во Церковь” и есть “великая тайна” и таинство. Больше того, здесь центр христианских тайн, ибо все христианские символы из Эроса вырастают: Отец, Сын, Матерь, братья, Жених, Невеста. Если бы влюбленность, брак, материнство, отцовство были чем-то низким и презренным… то эти символы не могли бы возникнуть. В них заключается указание на возможность могучей сублимации Эроса: семья есть малая Церковь и Церковь есть большая семья. Если бы Эрос был презренен в каком-либо своем аспекте, то как могла бы “Песнь песней” стоять в каноне священных книг?»

Подсознание русских устроено таким образом, что у нас на первом месте всегда порыв, чувство, импульс. Мысль, расчет, законы, неукоснительное следование которым и приведут-де к возникновению чуда, у нас где-то на десятом, если не на сотом месте, а часто вовсе не принимаются нами в расчет. В этом состоит принципиальное отличие русских от людей как западной, так и восточной цивилизации.

Русские, как этнос, развивались в тесном взаимодействии с соседними неславянскими племенами, смешивались с ними, передавали им навыки земледелия и заимствовали у них навыки охоты и рыболовства. А вот со своими соплеменниками наши предки изначально не могли найти общего языка, подозревая их в коварстве и стремлении получить преимущества за счет ущемления чужих интересов. Это привело к тому, что уже на ранних этапах формирования русской нации возникла потребность в обращении к третьим лицам, которые, не имея никакого отношения ни к нашим предкам, ни к их соседям, взяли на себя обязанности третейских судей, а на деле – обязанности правителей.

Обстоятельство это сыграло двояко негативную роль: с одной стороны, в русских стало развиваться женское начало с явно выраженной готовностью подчиниться силе, а с другой – к убеждению пришлой власти, что она-то и есть единственный носитель высшей воли, которая вправе распоряжаться с доверившимся ему народом так, как ей заблагорассудится.

Некогда развитая в наших предках вера во всемогущество Рода-Святовита как вечной животворящей силы, которой подчиняются все остальные боги, богини и люди, переросшая затем в веру во всемогущество христианства, переродилась в веру во всесилие власти, от действий которой зависит благополучие или несчастье как отдельной семьи, так и целого народа. Потому-то как благополучие, так и собственное несчастье наши предки стали связывать с волей власти, чем, собственно, и объясняется тот факт, почему именно в России самодержавие пустило столь глубокие корни.