Пусть война и гибель – но чтобы мы, мёртвые, стали, как у МакКрея, маками, а не грязью. Пусть будет «несовместимое совместно в мире» (МакНис).
уж как лесная мгла сладка
но долг коня и седока
не спать – дорога далека
не спать – дорога далека
– этот финальный повтор у Фроста Кудрявцев превращает в заклинание и завет именно потому, что Другому так можно, а ему самому так нужно (сам Фрост больше про смирение, чем про волю, и в известнейшем русском переводе Григорий Кружков повторяет: «И до ночлега путь далёк»).
И завершающий ибсеновский монолог – поставлен на это место, чтобы обозначить ровно то, что зияет своим отсутствием в мире, который видит и о котором говорит современный русский поэт на протяжении всей своей книги. Личное достоинство. Жизнь, проходящая не напрасно. Способность увидеть в малом свершении великий смысл. В отсвете, отбрасываемом этим финалом на всё предшествующее ему, мы наконец различаем и там еле брезжущую надежду: «стоит небесный град на сваях / забитых мёртвому в живот».
Дмитрий Кузьмин
* * *
всё что нас не сразу убывает
поначалу делает синее
медленно идёт голосовая
в голове становится яснее
всё что мне дано точнее выдано
серое бельё сырою стопкою
томик недочитанного идена
родина болотистая топкая
всё что бечевою перемотано
сверено с инструкцией по описи
ничего я не забуду если вот оно
как на пересылке или в хосписе
койку передвинь под угловое
застели холодное и чистое
чтобы стало легче и лучистее
прежде чем накроет с головою
* * *
Недобитые пешки едва тащатся завывая, они расставляют вешки, потом забивают сваи. Уже вдалеке огни и дым караван-сарая, до которых дойдут одни, когда кончится силовая акция, а другие – не вытянут сбитых ног из белых, как сон пурги, и чёрных, как грязь, сапог, квадратов своих траншей, пришей им кресты на лоб, лобок им побрей от вшей.
Дальше идут слоны. Хоботы их полны будущей тишины, немоты, темноты и глины. Диагональ длины, где все перед ней равны: на башнях ладей – людей не разглядеть с равнины. Так слепо они свистят, что поезда предместий, как кони хрипят спустя о ненависти и мести. Эта война страстей, где набранных скоростей хватит всего одной из вытянутых мастей.
Из-за нехватки времени может уже нельзя в схватку пустить резерв застоявшегося ферзя. И как, недвижим по пояс, в почву забит кремень, на ступенях Кремля построясь, офицер хватается за ремень. Наблюдателей нет, точнее, что через толщу лет и слои воды, они изучают молча сделанные ходы. Покуда часы роняют со Спасской свои флажки, можно двигаться в будущее, неуверенные шажки. В следующий раз сыграем в шашки, не в поддавки.
* * *
прожил жизнь
не сознавая
сам того
то ли выход
то ли лаз какой ища
лысого видал
и волосатого
навещал друзей
на разных кладбищах
пил безалкогольное
по праздникам
чтоб не выбирать
ходил дальтоником
между мутным беленьким
и красненьким
между столбовой
и тропкой
тоненькой
рваной строчкой
метил территорию
дятлом бил по дереву
не сглазь
прокрутил бы снова
на повторе я
не
уверен
значит
кончи
лась
* * *
те кто младше но умерли прежде меня
и лежат по земле отсыревшею сажей
с каждым может случиться такая херня
ничего не расскажут
те кто старше и опыт их неба белей
только проку что саваны их домотканны
что с них взять с кобелей чтобы стать посмелей
ни яиц ни сметаны
пой ровесники песню какую дают
нету ока высокого выше светила
где бы ни были были и басни а тут
песни нам бы хватило
и пускай эту дикцию портят слова
