и высокие в терцию тянутся тоненько
как последнюю бритву встречает братва
доминанту и тонику
* * *
сосуды простучишь и лыбишься что живы
что кафеля поверх не липнет карамель
что в липецке твоём где бабы лижут лживо
с отбеленных ланит экземой сходит хмель
мне снился банный день грядущего ашана
как преет камуфляж в дисконтах пузырей
где жжётся хороша с оттяжкой анаша на
шконках в три ряда поваленных дверей
как перечень грехов ведомый от адама
тот список кораблей раскуренных взатяг
чтоб с кладбища домой вернулась злая мама
как раз когда на дно спускается варяг
тяжёлое сукно пускай тебе заменит
всех тех небес нужней тепло и пустота
каких ещё господь подай сюда знамений
чтоб знать каких знамён мы встанем под цвета
* * *
в палате два в халатах двое
тупым молчаньем делят клеть
смотря в окно перед отбоем
куда уже уйти слабо им
и невозможно не смотреть
там под создвездием пунцовым
салюта гордости салат
там край лежит перелицован
куда ступали на крыльцо вы
с безумной твёрдостью салаг
куда придёт весна дощата
на эту перекись болот
на хлорку лестничных площадок
куда с небес просить пощады
пернатый спустится пилот
в таких широтах ширь которых
зовётся глубь и зыбью твердь
сигнал идёт до монитора
как медсестра по коридору
гораздо медленней чем смерть
* * *
Когда истончится колода
До самых последних колец,
Нам станет обоим светло да
Тепло наконец.
Когда мы взовьёмся с тобою
Над красной болью костра,
Как было при жизни слабо и
Не сразу пора.
Не запахом жареной плоти,
Не сажей на воздухе грязь,
Но парной искрой светляка на болоте —
Смеясь.
* * *
борису кудрявцеву
Вижу снова
Как с внезапной скупотой
Перед взлётом
Ты затягивался той
Сигаретой
Не забуду ярлыка
Что последняя коснулась языка.
Я люблю тебя
Как бог не дай кому
Испытать такое самому
Только кто из нас двоих
Теперь фантом
Кто терпи в периметре
пустом.
* * *
всё кончится молитвой о дожде
и мой дискант в чужом потонет хоре
мы выйдем на просёлочную где
стоит в пыли забытый санаторий
хозяин что ещё большевиком
куда теперь такую рухлядь денет
не хватит сантиментов рук ли денег
когда всё заросло борщевиком
что только свет просеивает тот
идущий к нам не с тех далёких пор ли
когда ещё ни опухоли в горле
ни в лобной доле памяти пустот
* * *
антону носику
Если б я не вылетел седьмого
Ты б тогда девятого не умер
Мы б тебя во вторник не зарыли
Я тогда б не простудился в среду
Я бы лег в одиннадцать пятнадцать
Я бы прочитал до середины
Этим летом в среднем по больнице
Ниже на три градуса процента
Где же ты завёрнутый в плаценту
В тёмном небе этого июля
В мокрой почве этого квартала
Наша юность яростнее водки
Наше время быть евреем вышло
Эта песня русскою не стала
* * *
я видел в отеле карлайл как
вуди вдувает кларнету
и вторя ему
балалайка
раскручивает планету
ведь и у белого джаза
может сорвать пружину
но тут эта фаза
зараза
не сразу наступит
скажи нам
пропой нам
бродвей ветерочек
о жизни
что будучи длинной
осталась в три раза
короче
она среди прочего
в лавку старьёвщика
явка
с унылой повинной
где плотный квадрат целлюлозы
хранит целлюлита отвагу
и редкий прохожий
пришедший с мороза
купюру даёт за бумагу
купите вчерашнего лета
кусок довоенного пляжа
докуда в плацкарте валетом
ни разу
не сняв трикотажа
пусть алые буквы господни
разрежут твою темноту
как мёртвые люди
в несвежем исподнем
впечатаны в карточку ту
играй себе вуди
чтоб мёртвые люди
не тронули нас на лету
* * *
говорила баба каменному гостю
мы с тобой одной холодной крови
нам на память о лишае и коросте
