Ну, пошла я, всё как обычно, встретились, то да сё. А вот когда впервые глянула на младенца, ты знаешь, – снова обратилась к кошке рассказчица, – у меня чуть сердце не остановилось. Вылитый мой Колька, только махонький ещё. И ушки в растопырку, и нос с горбинкой, и мордашка вытянута, и вроде как маленько плесневый, с рыжа. Ну, вылитый Колька! Муж-то Танькин чернявый, можно сказать, как цыган. А сынок получился светленьким, только с рыжинкой. Ну, как мой Колька. Плесневый, одним словом.
А-а-а, думаю, подруга! Вот ты и попалась! Принесла в подоле родному мужу от чужого мужика. Мол, пользуйся на здоровье, муженёк, лелей, тетешкай, расти, и воспитывай чужого ребятёнка. Вот они отгадки на мои вопросы, на мои сомнения, – женщина прервала воспоминания, окинула взглядом двор: что-то изменилось вокруг, отвлекло от разговора.
Это вернулась сорока, уселась на забор недалеко от бабушки, крутила головой, нервно металась по штакетинам, но не стрекотала.
Гусак сместился в тенёк к брёвнам, тоже хозяйским глазом проверил обстановку во дворе.
За гусаком подтянулись гуси с гусятами, принялись щипать траву почти у ног старухи.
Кошка продолжала спать. Зато появились новые слушатели. Есть с кем поделиться наболевшим. Тем более, бабушка настроилась выговориться до конца.
Убедившись, что всё во дворе обыденно, в норме, продолжила прерванный рассказ:
– Во-о-от, я и говорю, – на этот раз обратилась к гусыне, которая выбирала место, где бы сесть, топталась против старухи, по родительски мягко, настойчиво и требовательно сзывала разбрёдшихся по двору гусят.
– Да, вот и говорю: Танька-то, Танька, лучшая подружка, поняла, что я догадалась, кто отец ребятёнка. Прямо, стлалась передо мной, задабривая, а в глаза поглядеть – ни-ни! И настороженная вся, взведённая, будто перед дракой. Кажется, вот только тронь – вскочит, подпрыгнет, кинется с когтями в лицо. Но я виду не подала и повода не давала: что ж я – халда деревенская, чтобы тут же сопернице волосы рвать, окна бить? Я смекнула в тот раз, что скандал – это лишнее. Только людей насмешишь. А это мне надо? Нет, конечно. Вот и решила я отомстить умно, но так, чтобы чертям тошно стало. И Таньке заодно. Всё ж таки я не только красотой выделялась, но и умишком бог не обидел. Так-то вот.
Ага. Виду не подавала, улыбалась, поздравляла роженицу, общалась с товарками, всё как положено. Но план уже имела.
А тут сенокос в то лето подоспел. Всех колхозников на луга отправили. Даже доярок после дойки прямо с фермы грузили в машины и увозили. Правда, обедом кормили на лугу, и к вечерней дойке привозили обратно.
Я дежурной была в тот день, не поехала на луга. Домой с фермы забежала на минутку, чтобы по хозяйству это…
Глядь, а за плетнём Танькин муж, бригадир тракторной бригады Валентин Савостин на меня смотрит, любуется.
– Красивая ты, Катька, – а сам облизывается, что кот мартовский. Ну, как и все иные мужики.
– Чего не на работе, не на лугах? – спрашиваю, интересуюсь, а сама мысль держу в голове.
– Танька поехала, развеяться захотела, а я с сыном. Спит сынок.
Халат рабочий на мне был. Я подошла к плетню, будто невзначай тот халат застёгивать-отстёгивать начала. Вроде как волнуюсь. И край халатика в сторонку, в сторонку, чтобы нога выше колена, чуть ли не по самую… ага. А сама краем глаз наблюдаю, что и как вести себя будет Валька. Но уже твёрдо знаю, чую, чую, что мой он будет, мо-о-ой! Что ж я, мужиков не видала, что ли? Все они на один манер – кобели.
