Будто не человек – чудище, что похитило царевну да унесло за тридевять земель.
«Мамушка, милая, забери меня отсюда!» Нютка всхлипнула, споткнулась и, растеряв всю прыть, полетела вперед, нацелившись носом прямо на деревянную мостовую, кое-как чищенную от снега и льда.
– Вставай, – приказал Синяя Спина, и, видя, что Нютка и не пытается подняться, схватил ее под мышки, безо всякого трепета потянул, поставил на ноги, и, не бросив лишнего взгляда, пошел впереди, буркнув что-то вроде: «Под ноги смотри».
Ее продали – уроду, страшилищу!
Злому – о взгляд можно иссечь пальцы.
Жестокому – вон как поднимал, даже не подумал, что она мягкая сдобная девка.
Незнакомому – а ежели он захочет сотворить с ней грязное, похабное!
Нютка, вспомнив то, что недавно чуть не случилось в зимовье, вдали от людского духа и человечьей правды, шумно вдохнула воздух и попросила себя, слабую, балованную родителями, об одном: лишь бы не зареветь.
Синяя Спина наконец остановился, сказал: «Пришли мы», и немногословностью своей он напомнил Басурмана. Да так, что захотелось на всю кривую улицу завопить: «Откуда ж вас, нелюдей, столько!»
Кто б ее слушал…
Он отряхнул сапоги от липкого снега, опять буркнул: «Не стой на пороге». Нютка поняла, нужно зайти. Она забралась по скрипучему крыльцу, зашла в мглистую, топившуюся по-черному избу, и сердце ее билось то ли от страха, то ли от чего еще невыразимого. За ней захлопнулась дверь, Синяя Спина остался где-то снаружи. А лучше бы провалился под землю, прямиком к чертям.
* * *
Дым выедал глаза, щекотал нос, оседал горечью в горле. Нютка долго кашляла, чихала, отвыкнув за годы житья в богатых хоромах от топки по-черному. Только, по правде говоря, в избе что-то было неладно: дым, должный выползать в волоковое оконце, оседал здесь же. Она вновь закашлялась, согнувшись в три погибели, осела на лавку, нащупав ее возле входа, и с недоумением услыхала:
– Девка-то хлипкая.
А потом хихиканье, такое, что сразу представила вредную старуху с длинным носом. В сказках такие садят в печь незваных гостей. Ужели ее здесь сожрут?
Нютка отбросила детские глупости и ответила уверенно, будто все знала:
– Что же ты, бабушка, волоковые оконца закрыла? Так и задохнуться можно.
– А ты погляди, мож, и закрытые, – ответила та и наконец вышла из темного угла.
Да, с ней говорила старуха. Сколько лет прожила на свете, бог весть. Лицо ее оказалось незлым, сухоньким. С узкими, съеденным временем губами, с глазами, что, наверное, когда-то были похожими на синючие Нюткины. Сама старуха была махонькой – до плеча, не боле. А может, так казалось из-за скрюченной спины и шаркающей походки – от печи до Нютки шла долго, будто и не двигалась.
Нютка сбросила старые коты, заскочила на лавку – тут же закашлялась, дотянулась до оконца и, чуть не упав, отодвинула заслонку. Дым радостно потянулся на волю.
Даже малое усилие далось тяжело – силушка покинула ее после долгой ночи. Старуха, увидав, как шатается ее помощница, сказала:
– Да что ж такое? Накормить девку надобно!
Поставила на стол хлеб, пузатый кувшин с отколотым горлышком, горшок с чем-то теплым. Нютка, не заставив себе долго ждать, налила молока в канопку, углядела миску и ложку, а старуха кивнула: молодая, давай сама, накрывай да садись.
Сытость наступила быстро. Она не съела и половины миски, как глаза стали слипаться. Нютке захотелось столько сказать старухе: попросить защиты, узнать, отчего Синяя Спина так уродлив. А ежели бы помогла убежать от чудища… Там уж Нюткин отец старуху бы не обидел.
