Мне бы прикусить язык и проглотить свое возмущение по поводу подобной слепоты и несправедливости насмешек, но я в проглатывании не слишком-то силен. В этом у меня нет сноровки и по сей день.
– Клянусь, они здесь были! Что я могу поделать, если их никто, никто, кроме меня, не видит? Они меня чуть не убили!
Установилось гнетущее молчание, и некоторые из малышей отошли от меня подальше, словно боялись, что мое помешательство может оказаться заразным.
– Потрясающе! – воскликнул Бонопарт, крепко вцепляясь своими короткими пальцами мне в плечи. – Надеюсь, в своем следующем сочинении по истории ты продемонстрируешь такую же изобретательность.
Бонопарт оставил мои плечи в покое только тогда, когда сдал меня Поппельуэллам. К счастью, он ни словом не обмолвился о том, что произошло, но Ангус и Стью весь остаток вечера были на редкость неразговорчивыми. Тем временем они были уже наверняка убеждены, что делят комнату с сумасшедшим, и спрашивали себя, что же будет, если я окончательно потеряю рассудок.
Несмотря на события, Ангус и Стью спали и в эту ночь глубоко и крепко, а я, понятное дело, не сомкнул глаз. В своем отчаянии я даже подумывал позвонить матери. Но что мне было ей сказать? «Мама, забудь Испанию. Меня преследуют четыре всадника, а их предводитель называет меня Хартгиллом и грозится убить»? Нет. Помимо всего прочего, она ведь только и сделает, что перескажет эту историю Бородаю, а на нашей планете вряд ли отыщется зубной врач, который поверит в призраков. Он всего-навсего начнет ее уверять, что это – еще одна моя попытка усложнить ей жизнь.
«Придется тебе с этим смириться, Йон Уайткрофт, – сказал я себе. – Похоже, тебе не дотянуть даже до твоего двенадцатого дня рождения! – И в то время как за окном уже вставало солнце, я все ломал себе голову: неужели и я, если они меня убьют, превращусь в призрака и буду бродить в виде привидения по Солсбери, пугая Бонопарта и Поппельуэллов. – К сожалению, это не исключено, Йон, – говорил я себе, – но до того тебе предстоит кое-что уладить, а именно: не сделаться утром посмешищем всей школы!» Не то чтобы для того, кто, возможно, скоро умрет, это было действительно так важно, но, с другой стороны, мне не особо улыбалось, чтобы другие меня высмеивали.
На следующее утро я поведал Ангусу и Стью, что вся эта история с призраками была всего лишь моей попыткой выставить Бонопарта дураком. Оба изобразили огромное облегчение (кому же охота делить комнату с сумасшедшим?), а у Стью опасения уступили место восхищению. За завтраком он обнародовал мою новую версию событий, да с таким успехом, что, когда Бонопарт объяснял в четвертом классе стратегию нападения Ричарда Львиное Сердце[7]на Иерусалим, двое учеников разразились пронзительным визгом ужаса и стали утверждать, что видели у доски замаранный кровью призрак его королевского высочества. За это они, правда, составили мне компанию в библиотеке в выполнении нескольких штрафных домашних заданий, но я больше не слыл помешанным – я был героем.
Ах, если бы я себя таковым и ощущал! Вместо этого я почти что задыхался от страха. В то время как другие за обедом набивали себе живот мясным рулетом с картофельным пюре, я глядел из окна столовой и размышлял: «А вдруг этот серый сентябрьский день окажется для меня последним?..»
Только-только я проглотил кусок мясного рулета, сказав себе, что полуголодным не смогу быстро бегать, как на пустой стул передо мной опустилась девочка.
