– Вы нас почтили!
– Старина Винсент, вы чуть не пропустили пунш!
– Что там головорезы, шериф, многие сегодня за решеткой?
– Мистер Редфолл, хоть к ужину успели!
– Позвольте представиться…
Джейн тихонько хихикает в кулак и сообщает Сэму:
– Вот наш индеец… нужно выручить беднягу, он не любит внимание. Я уже придумала, как это сделаю, но не вырывать же его сразу из рук отца, он меня убьет! Идите, познакомьтесь, а я пока угощусь пуншем. Совсем пересохло в горле, вы замучили меня, милый Сэм.
«Милый Сэм»… моя Джейн не просто меткий стрелок, она метка и в словах. Она выпускает локоть Андерсена, ― как если бы сдула дымок со ствола невидимого револьвера, ― и отходит. По лицу Сэмюеля я с горечью понимаю: еще недавно заинтригованный «краснокожим шерифом», сейчас он с радостью променял бы знакомство на общество моей сестры, на возможность наполнить ее бокал и увериться, что она останется рядом до конца вечера. Но Джейн окончательно поработила его разум: Сэм не перечит. Ответив на ее улыбку, подарив вторую мне, он идет к отцу. Его пропускают; я, пользуясь этим, спешу следом.
Молодой индеец стоит, прямо держа спину. Он выделяется из толпы: не только длиной густых волос, не убранных в хвост и достигающих лопаток, но и нарядом. Он не счел нужным переодеться перед визитом, впрочем, я вообще не знаю, есть ли у него вечерний костюм. На официальную одежду не раскошеливаются многие оровиллские белые, что говорить о племени, для которого правильный наряд ― удобный наряд? Редфоллу, например, удобно в рубашке с небрежно повязанным шейным платком, в кожаном жилете с грубой бахромой по краю и в привычных для Калифорнии штанах «деним», разве что не синих, а черных. Вид довершают пыльные сапоги и единственная блестящая деталь ― звезда на груди. Невзирая на отсутствие перьев, бусин, черепов и других амулетов, шериф смотрится крайне живописно, а ведь на скуластом лице нет даже боевой раскраски. Впрочем, Винсент не носит боевой раскраски; как и прочее, этот обычай для него мертв. Он сделал ее один раз за всю жизнь, на один день, точнее, одну ночь. Вряд ли когда-либо это повторится.
Редфолл уже представлен Джерому Андерсену; улыбается его супруге, но делает вид, что не замечает протянутой для поцелуя руки. Винсент не целует рук, редко жмет их; как правило, его приветствие ограничивается приподнятой ладонью. Мистер Андерсен сам хватает смуглую, отливающую медью кисть индейца и энергично трясет. Редфолл, в первый миг вздрогнувший, не проявляет резкости, терпеливо ждет, пока его отпустят. Возможно, он видит, что гости безобидны, но скорее просто устал, да и привык будить любопытство в приезжих. Наконец разорвав пожатие, Джером Андерсен выпаливает:
– Рад, очень рад! ― Он одергивает жену. ― Милая, это поистине вульгарная, устарелая формальность ― целование ручек. Пережиток Юга.
Тонкие брови Флоры Андерсен капризно сходятся к переносице, и супруг спохватывается: ловит замершую в воздухе ладонь, игриво целует, после чего опускает и извиняется перед шерифом, прибавив:
– Мы не подозревали, сколь прогрессивны ваши края. Рискуем сами прослыть здесь простаками, не знающими манер!
– Что вы, мистер Андерсен! ― встревает отец, донельзя удивленный. ― Вы придаете лоска нашему скромному балу. Что же касается Винса, ― он подмигивает индейцу, ― не обижайтесь на него, он неизменно строг и начеку. Правильно, мой мальчик? ― Тон смягчается. ― Как дела в городе? Мирно? Видимо, не очень, раз ты припозднился. Селестина!
