Дима обожал «оппозиционные» новости, так сказать: «Сводки с бессовестного фронта»
– Да, жесткая социалочка. Подрыв правящей власти – говорю я, – смотри, как бы тебя с работы не уволили за такие анекдоты. Начальство же просматривает историю браузера. У меня вот кодексы, статьи о бизнесе, редко порнушка, но классическая, а у тебя сплошная антигосударственная пропаганда.
Я заметил, что Дима испугался и стал чистить историю поиска в браузере.
– Ты чего сидишь? – крикнула Тамара. – Когда будет готов отчет?
– Не ругайся, уже готов давным-давно.
– Так чего не едешь утверждать?
– Так перерыв же.
– Ну и что? Пока доедешь, и перерыв закончится.
– А если нет, я буду стоять под дождем.
Тамара покраснела и ее губы стали подрагивать.
– Платон, вали в утверждай отчет! Ты достал уже! Ты что думаешь, что ты на особом положении? Посмотри на Альбину – ей ничего не нужно напоминать, сидит и работает человек, а тебя вечно нужно в жопу подталкивать.
– Если на клавиатуре у Альбина поменять местами буквы «Х» и «У», то ее работа на месяц остановится.
Альбина злостно подняла брови, глубоко вздохнула и кажется капельки яда стали течь из уголка ее рта. Ее тонкие губы задрожали, как дрожат мышцы у бегуна на короткую дистанцию перед стартом.
– Знаешь что, Платон? – заорала она, – ты всех самовлюбленная скотина! Ты вечно полупьяный, небритый и твои документы всегда с косяками! Ты себе позволяешь столько, сколько мы все вместе себе не позволяем и еще ты сидишь и гундишь что-то.
Все глупые женщины крайне агрессивны. Альбина женщина глупая: она не знает из чего делают сахар, в каком веке жил Высоцкий и «Прощеное Воскресенье» она называет «Прощальным» – этого достаточно, чтобы считать человека глупым и нечего мне говорить о узко-специальным уме. Нет такого ума. Есть интеллект с разным коэффициентом. Низкий интеллект нужно называть глупостью и никак иначе.
Альбина кипела. Меня всегда удивляли люди, которые злятся искренне. Я всегда повышал голос только для того, чтобы испугать или показать значимость своих слов. Я даже оскорбляю людей для большей художественной выразительности. Альбина же в эту минуту искренне меня ненавидела.
– Хорошо, вы меня уговорили. Женщины всегда меня уговаривают, а я соглашаюсь. Пожалуй, я поеду, но после я вернусь и останусь прежним. К сожалению, вам придется это пережить – сказал я, и быстро одевшись, схватив документы, вышел за дверь. В офисе сразу же послышались нервные переговоры.
В моей жизни не было место справедливости. Такое бывает. Я знаю почему. Жизнь поступает несправедливо с теми, кто не препятствует несправедливости в отношении других. Нужно защищать слабых, и тогда, обретете защиту.
Поездки мне нравились. Можно было слинять из офиса и болтаться по городу. Ведь никто не знает, сколько длится моя работа вне офиса, кроме меня. Тем более никто не знает, с какой скоростью двигается автобус.
Я сделал все свои дела в городе и решил пообедать.
Жирная, пахнущая капустой шаверма мешала мне откупорить бутылку пива, но все же я справился. Я уселся на дальнюю скамейку у городской реки и принялся за обед. Тут же ко мне подошли усталые от безделья полицейские.
Они оба были худыми, только один из них был невероятно маленького роста. Тот, который был выше, представился и попросил паспорт. Я протянул, не переставая есть жевать. Ненавижу показывать трепет перед властями.
Они очень долго и внимательно изучали мой паспорт, с таким видом, будто могут на глаз отличить поддельный от легального. Потом коротышка сказал:
