Такие женщины никогда не лягут со мной в постель. Они бы и рады, но этого не может быть. Это также неестественно, как инцест или гомосексуализм, но кто сказал, что неестественно мечтать об этом? Вот и мы оба помечтали каждый о своем молча, в темноте дорогого автомобиля. Однако, реальность всегда возвращается и мы разошлись, чтобы не делать шаг к извращению, которое отзовется потом немой болью стыда и обиды.
Я поблагодарил ее и зачем-то дотронулся до ее мягкого плеча. Она сказала, что будет рада подвести меня еще разок, как ни будь. Мне казалось, что я с ней не справедлив. При этом, я не рассчитывал показаться справедливым – мне казалось, что это вполне рабочая формула при общении с людьми другого круга.
Напоследок я еще раз протер платком стекло ее автомобиля, а она рассмеялась. Весело махнув рукой, я побрел к своему подъезду, предвкушая недопитый коньяк, который в нетерпении сидел на корточках в темном, пустом холодильнике. Когда я шел, то слышал, как отъехал ее автомобиль и мерзкий голос певца из ее магнитофона догнал мой слух. Никакого тревожного стука своего сердца или дроби ее каблуков я услышать не надеялся.
Густой вечер перерастал в ночь. Я пил коньяк за пустым столом и читал стихи Гумилева. Пару раз в моих глазах появились слезы. Конечно не о себе, а о Гумилеве. Потом я отправился в магазин за добавкой, она пригодилась для какого-то старого черно-белый фильма, кажется режиссера Хичкока.
Когда глубокая ночь опустилась на плечи Земли, я спал, не раздевшись, в надежде, что та девушка придет в мою комнату и разденет меня.
Утром я опять проснулся без будильника и не удивился дождю за окном. Я даже не догадывался, что ждет меня впереди.
«Я падал на колени и молился кому-то
Кто мог прекратить бесконечную пытку
Взросления»
И. Кормильцев
Густую, темно голубю жидкость я густо налил на губку за двадцать два рубля и стал тереть раковину. Я решился. Наконец-то, я заставил себя вымыть квартиру. Пепел, налет, пустые жестяные банки, бесконечные целлофановые пакеты, крошки от хлеба, разбитые стаканы, пробки, окурки, окурки, окурки, чайные пакетики, под которыми сухое, коричневое пятно – я решил убрать все. Такое редко бывает. Бывает в те периоды, когда я не пью, как собственно все самое скучное. Старой футболкой, которую я купил со скидкой в дорогом бутике три года назад, я мыл плитку в ванной. Черные нитки лезли их футболки как черви и сильно осложняли процесс уборки. Прозрачное стекло окна скрипело, обтираемое комком старой газеты, беспомощный паук мчался куда-то в угол, еще не осознавая, что больше ничего не значит в этой жизни. Все его свирепые замыслы рухнули. Пришел человек.
Весенний вечер наполнял приятным теплым воздухом комнату, пробравшись в широко открытые окна, лучи вечернего солнца скользили по ламинату, а я потный и хмурый тер плитку ёршиком. Есть что-то унизительное в том, чтобы отмывать съемную квартиру. Я всегда не любил это делать.
Как это всегда бывает, во время физического труда я глубоко задумался о чем-то и вот сейчас, почему-то, я очень хорошо помню о чем. Мне вспомнилось детство.
Косые, быстрые картины страшного детства. Ведь детство – период очень страшный, не то, что юность или зрелость. Чистота, непорочность, ужас, стоящий за каждой шторкой, отвратный процесс взросления, когда понимаешь, что смерть есть и что ничего кроме нет кроме дороги к ней. Прошлое выступает наказанием, которое в свою очередь, должно стать гарантом не совершения преступления в будущем – в этом мудрость человеческой жизни.
