Начала усиленно щипать себя – не помогло, я всё ещё находилась в этом злополучном доме. Свернулась калачиком и заскулила. Я заскулила, как собака, потом завыла, но никто даже не шелохнулся. Они находились в полном отрубе. Потом меня стало трясти, прямо лихорадить, я тихонько сползла на пол и, отыскав свою одежду, принялась суетливо натягивать её на себя.
В голове беспорядочно крутились мысли:
«Что же делать? Идти в полицию? Конечно, я должна пойти в отделение, написать заявление, чтобы этих подонков, этих мразей, посадили надолго…»
Резко остановилась. До меня вдруг дошла горькая правда: их не посадят. Они всё продумали, и не удивлюсь, если такое проделывали не в первый раз. У Александра отец был высокопоставленным чиновником со связями в определённых криминальных кругах. Если дело и дошло бы до суда, в чём я сомневалась, то там фигурировала бы моя версия против их трактовки событий. Причём они втроём говорили бы одно и то же: что я сама пришла, приставала к Саше, употребив при этом принесённые с собой наркотики, затем предложила переспать, а потом клевету решила навести, чтобы очернить их доброе имя.
В итоге в глазах всего города я осталась бы проституткой, а они – положительными ребятами. Ведь немаловажную роль сыграла бы их репутация. Спортсмены, отличники, участники всевозможных олимпиад и соревнований, дети известных людей в городе, и никто даже в мыслях не смог бы предположить, чем они занимались в свободное время.
И наркотик при проверке нашли бы только в моей крови. Они-то наверняка перестраховывались и кроме алкоголя ничего не употребляли. У этих подонков имелись деньги и связи, а у меня что? Старенькая бабушка-сердечница и младшая сестра детсадовского возраста. Помимо изгоя в школе, мне светило стать проституткой и наркоманкой, а такая участь совсем не прельщала.
Я села посреди комнаты, схватилась за волосы и машинально начала раскачиваться из стороны в сторону.
«Что же делать, что же делать?»
Подняла голову, напротив висели часы, они показывали четыре утра, надо было срочно убираться из коттеджа, пока никто не проснулся. Куда ехать, не знала, но понимала, что, кроме дома, больше всё равно некуда.
Бабушка ещё, наверное, спала, поэтому сохранялась вероятность того, что не разбужу её, если зайду тихо.
Как жить дальше, я не представляла, но, как Скарлетт О’Хара, решила, что подумаю об этом завтра, ведь самым главным было побыстрее покинуть это ненавистное место. Моё состояние очень быстро ухудшалось. К горлу подкатывала тошнота, а в голове, как будто стучало сразу несколько отбойных молотков.
Неожиданно пришло осознание того, что с этими мразями мне ещё дальше предстояло учиться в одном классе. От этой мысли меня вырвало. Стало легче в физическом плане, но не в душевном. Было противно от всего: чувствовала себя грязной, отбросом общества. А самое главное, я понимала, что если увижу Савельева на занятиях, то убью.
«Нет, мне нельзя в школу, это точно».
Слёзы полились градом: начиналась истерика. На автомате я вызвала такси, а потом опять всё, как в тумане. Очнулась уже возле дома от слов водителя:
– Девушка, с вами точно всё в порядке?
– Да, да. Со мной всё нормально, – сказала дрожащим голосом.
Расплатилась с мужчиной и медленно побрела к подъезду, но зайти так и не смогла, села на лавку возле дома и разрыдалась. Я ревела в голос и не могла остановиться. Было всё равно, что кто-то может проснуться и увидеть меня в таком виде. Я слабо соображала, находилась в прострации. Не знаю, сколько прошло времени, когда услышала, словно издалека, своё имя:
