– Женя, Женя Синицына, ты, что ли?
Я подняла заплаканные глаза. В окне первого этажа увидела учительницу английского языка. Она единственная поддерживала меня в школе. Только благодаря Юлии Викторовне, я участвовала в олимпиадах. Она бесплатно со мной занималась репетиторством, очень хвалила, радовалась успехам, говорила, что далеко пойду, что у меня прекрасное произношение, что я талантливый ребенок, и, если бы уделяла больше времени английскому, то в будущем могла бы стать прекрасным переводчиком или преподавателем иностранных языков.
– Ты почему ревёшь? Весь дом перебудишь, а заодно и бабушку свою. Если она такую тебя увидит, у неё инфаркт случится. Давай, заходи быстрее ко мне.
И я поплелась к ней. Мысли о бабуле отрезвили. Ещё не хватало её впутывать в мои проблемы.
Юлия Викторовна привела меня на кухню. Я напоминала тряпичную куклу. Руки повисли, как плети, вдоль тела, на лице никаких эмоций. Плакать не хотелось.
Больше, вообще, ничего не хотелось. Это самое страшное состояние – ощущение пустоты внутри. Тебя как будто больше нет…
– Пей чай, он с мелиссой, – сказала Юлия Викторовна.
Я никак не реагировала.
– Пей, Женя, – она вздохнула. – Ради бабушки и сестры ты должна сейчас впихнуть в себя этот, чёртов чай, и рассказать, что с тобой произошло. Может быть, я смогу тебе чем-то помочь, и вместе мы найдем выход из положения.
«Ради бабушки и сестры», – вертелось в голове.
Я взяла кружку, сделала глоток и заговорила. Слова лились потоком. Как робот, без эмоций, со всеми подробностями чужой для меня женщине я спокойно, монотонно, описывала события, случившиеся со мной ночью в загородном коттедже одноклассника. От этого не становилось хуже или лучше, было всё равно. Казалось, что это произошло не со мной. Я себя уже нормальным человеком не чувствовала и самое страшное, боялась, что останусь такой навсегда.
Юлия Викторовна, прижав кулак ко рту, с ужасом смотрела на меня и плакала. Я закончила и повернулась в сторону окна…
Светало…
– Женя, – она вскочила и нервно заходила по кухне, заламывая руки, – это нельзя так оставлять, нельзя, нельзя… Ты слышишь меня?! Мы сейчас соберёмся и поедем в полицию, напишем заявление, и они посадят этих подонков, мразей, моральных уродов…
– Н-нет, – твёрдо сказала я.
– Что «нет», Женя? – Юлия Викторовна замерла на месте. – Как «нет», Женя? Я понимаю, что у тебя стресс, шок, но это пройдёт, а потерянного времени не вернёшь. Нам необходимо действовать быстро и съездить сегодня на гинекологическое обследование…
– Я сказала «НЕТ»!
Она посмотрела на меня.
– Их не посадят, – продолжила тихим, чётким, уверенным голосом. От пережитого я, наоборот, перестала заикаться. – И вы это, как взрослая умная женщина, понимаете. У меня в крови сейчас наркотики, нет телесных повреждений. Я сирота, у меня нет родителей. Я отброс общества. А папа Александра – влиятельный человек. Наш поход в полицию ничего не даст, только усугубит ситуацию. Мою историю узнает весь город, и я не смогу с этим жить – убью себя, но сначала убью его. Это он всё придумал и продумал, двое других – просто его прихвостни.
Я сжала кулаки и закусила губу до крови, чтобы опять не расплакаться. Юлия Викторовна медленно осела по стеночке на пол.
– Что же ты такое говоришь, Женечка? Что же они с тобой сделали, ироды проклятые? Господи, за что, за что? – она бессильно била ладошками по полу. – Ну почему, почему такое происходит? Как же ты теперь, Женечка….
