— Да… — хрипло выдохнула, чувствуя как внутри у меня всё перевернулось от ненависти и обиды на его светлейшество.
Хватило же ему наглости сначала заставлять детей в своем приюте вкалывать в буквальном смысле за объедки, а потом, в шаге от обретения самого желанного что у них осталось в этой жалкой жизни — надежды на скорую свободу – отбирать и её. Причем, отбирать жестоко, нагло и унизительно. Пользуясь своим положением, деньгами и связями!
Ненавижу!
— Тогда объявляю вас мужем и женой. Можете обменяться брачными клятвами. Светлоликая Ильдун обязательно услышит их и, если в них будет достаточно искренних чувств, с радостью поможет им исполниться!
— Тогда сначала я, — снова развернулась к его светлейшеству лицом и выплюнула ему в рожу всё, что у меня сейчас бурлило внутри, — Мой дорогой муж, знай же, что перед лицом Ильдун обещаю тебе, что никогда не полюблю тебя и никогда не прощу. В мире нет никого более жалкого и бесчестного человека, чем ты!
Краем глаза заметила, как священник враз побелел и покрылся испариной. А вот его светлейшество, наоборот, хищно улыбнулся. И мне это ужасно не понравилось.
Он резким рывком притянул меня за руку, которую так и не отпустил, к себе. Затем, нагнувшись ко мне так близко, что я почувствовала на своей коже его обжигающее дыхание, произнес.
— Думаешь, мне есть дело до твоей любви или твоего прощения? — он покачал головой, — Ты сильно ошибаешься, моя дорогая. От тебя мне нужно совсем другое.
— И что же? — сощурила я глаза, а свободной рукой изо всех сил упёрлась ему в грудь, чтобы не дать наклониться еще ближе.
В глазах фон Холландера появился оживленный блеск. А сам он, несмотря на все мои усилия, коснулся горячими губами моей щеки и прошептал:
— Не переживай, уже скоро ты об этом узнаешь….
5. Глава 4
Узнаю? Что это гад задумал?! Чует моё сердце, что-то очень и очень пакостное!
Едва только церемония закончилась, как светлейшество удалился прочь, на прощание небрежно бросив слугам:
– Подготовьте её к ночи.
Меня и подготовили. Не слушая моих протестующих криков, всё те же служанки притащили меня в особняк, втолкнули в очередную роскошную комнату, в центре которой красовалась необъятная кровать, и принялись лихо стаскивать с меня платье-кочан, чтобы заменить на что-то, похожее на полупрозрачную занавеску.
Я сопротивлялась. Изо всех сил. Не давалась, выдиралась, брыкалась, пыталась вывернуться из цепких рук служанок и сбежать. Один раз даже получилось, и я метнулась к окну. Вцепилась в ставни и попыталась распахнуть их, но ничего не вышло: они были крепко заперты. Потратив драгоценные секунды на бессмысленную возню с ними, я дёрнулась к выходу, но меня опять скрутили подоспевшие на крики служанок слуги.
Тут я вспомнила, что теперь я как-никак их госпожа. Пусть даже и обретение этого статуса оказалось таким бредовым.
– А ну, убрали свои руки! – повелительно, как мне показалось, распорядилась я. На лицах служанок отразилось секундное замешательство, они переглянулись и… захихикали.
– Эй! – возмутилась я, оскорблённая до глубины души, – я же теперь ваша хозяйка! Вы должны меня слушаться!
Хихиканье стало совсем глумливым. Служанки больше меня не слушали и преспокойно завершили все приготовления. В результате я оказалась обряжена в ту самую полупрозрачную занавеску, оказавшуюся длинным тёмно-сиреневым шифоновым пеньюаром с двумя разрезами от бёдер до пят. Волосы мне распустили и пригладили щёткой, а около правого уха воткнули орхидею.
