Непонятно зачем, посреди травы высился толстый железный кран с круглым вентилем. С противоположной стороны луга к нему была проложена бетонная дорога. Кран охранял часовой в форме неопределённых войск, с автоматом, но без погон.
– Стой, кто идёт! – мгновенно крикнул он, едва завидев деда Матвея.
Тот послушно замер.
– Кто идёт, спрашиваю?! – тряхнул автоматом часовой.
– Загайнов Матвей Леонтьич! – отрапортовал дед.
– Местный, что ли? – расслабился вояка. Как он это определил, было не ясно.
– Ага! – последовал ответ.
– А чего тут шастаешь?
– Дак это, маленько травы хотел покосить, – пояснил дед.
Солдат опустил оружие.
– Другого места не нашёл, что ли? – хмыкнул он.
– А тут самое место! – вытаращил глаза старик. – Травища – вон какая – по пояс, сочная! Коровам в самый раз. И земля ничейная. Вокруг села-то одни совхозные поля! С косой придёшь – сразу гонят. Им трава самим для лошадей надобна.
Часовой помолчал немного, раздумывая, и махнул рукой.
– Ладно, дед, хрен с тобой – коси!
Вояка закинул автомат на плечо и отвернулся. Дед Матвей обрадовано потопал к траве. Опасливо косясь на часового, выбрал местечко от него подальше – на всякий случай. Затем сбросил мешок с термосом, взялся за косу и пошёл косить. Широко, от души отмахивал он сажени. Трава валилась под ноги мягкими, пахучими волнами. Солдат наблюдал за происходящим с явной завистью.
– Слышь, дед! – крикнул он, когда старик остановился. – А у тебя свои коровы-то?
– Неужель чужие?! – усмехнулся Загайнов.
– Ну, мало ли… И чего – хорошо доятся?
В голосе парня звучал неподдельный интерес.
– Не жалуюсь! – ответил старик. – И сами пьём, и другим продаём.
– И хорошо берут?
– Летом дачники с руками отрывают!
Часовой примолк, переминаясь с ноги на ногу. Дед Матвей нагнулся, взял пучок травы и принялся обтирать им косу.
– Слышь, дед! – снова подал голос вояка. – А у тебя с собой молока нет? Пить охота…
Старик внимательно посмотрел на солдата.
– А как же – есть!
– Угости, а? – заискивающе попросил парень. – Сто лет домашнего молока не пил.
Дед Матвей нашёл в траве наплечный мешок, вытащил термос. Подойдя к часовому, налил ему в крышку белого, густого, едва подёрнутого желтоватой плёнкой молока. Солдат жадно, залпом, выпил. Белая капелька повисла у него на подбородке. Вытерев её тыльной стороной ладони, вояка отдал деду крышку.
– Ещё хочешь? – спросил старик.
– Ага! – обрадовано кивнул солдат. Дед снова налил молока, одновременно бросая на часового внимательные взгляды. Невысокий, курносый парень с белёсыми бровями и весёлыми стайками веснушек по всему лицу опорожнил вторую крышку. Затем он молча, вопросительно посмотрел на деда Матвея.
– Больше не дам! – заявил тот. – Самому ничего не останется.
– И на том спасибо! – кивнул солдат.
Дед Матвей принялся завинчивать пробку в термос.
– Новенький, что ль? – поинтересовался он. – В прошлом году здесь другой парень стоял – высокий такой, чернявый. Митькой звали.
– Ага, новенький, весной призвали, – кивнул вояка. – И сразу сюда, к гэбэшникам, трубу эту чёртову стеречь.
Часовой мотнул головой в сторону железного крана.
– Не по душе служба? – участливо спросил дед Матвей.
– А что ж тут может быть по душе? Если в ночь дежуришь – спать охота, если днём – солнце палит так, что жизнь не мила.
– А ты в лесок отойди, там тень, – посоветовал старик.
– Отхожу иногда, – вздохнул солдат. – Опять же – страшно. Если начальство какое нагрянет, сразу наряд дадут.
