Вот вроде бы и не было мне до Маликовой никакого дела, но чем дальше отходил от ее дома, тем гаже становилось. Откуда мне знать, может, ей с парнями даже разговаривать запрещено под страхом смертной казни. А я тут влез. И оправдывайся теперь, что ничего такого не думал и не хотел. Наверно, теперь будет меня ненавидеть еще сильнее.
Но, с другой стороны, с какой стати я должен из-за этого париться? Как Женька говорит, под каждой крышей свои мыши. У них – вот такие. Домашние.
И все-таки, все-таки… Если ее дома лупят…
То что? Бежать в полицию? Да там меня на смех поднимут. Иди, скажут, пацан, играй в песочек. Или, может, Женьке рассказать?
Когда я пришел домой, она уже легла: дверь в гостиную была закрыта.
- Сев, ты? – прилетело оттуда.
- А ты кого-то другого ждала? – съехидничал я, снимая кроссы.
Женя не ответила, свет под дверью погас. Я обычно так рано не ложился, но тут захотелось вытянуться, закрыть глаза и отгородиться темнотой от этого дня, тупого и противного.
Утром я столкнулся с Маликовой на школьном крыльце. Обычно она почти не красилась, разве что ресницы немного, а тут на ярком утреннем солнце прямо бил в глаза густой слой тона, из-под которого на скуле проглядывал наливающийся соком фингал.
Ого, у маменьки рука тяжелая!
Мне снова стало паршиво. Захлестнуло чувством вины, и от этого злость распухла еще сильнее.
- Маш…
Она повернулась и сощурилась так, что задрожали нижние веки.
- Ты извини… я вчера…
Выдавилось с трудом, как засохшая зубная паста из тюбика.
- Мирский! – теперь уже задрожали губы, глаза заблестели. – Просто отвянь! Ты уже зае… - она запнулась, потому что рядом шла какая-то мамка с младшеклассником. – Ты задолбал уже! Я тебя уже видеть не могу! Меня от тебя блевать тянет, как от твоего таракана! Ты просто…
Он шмыгнула носом, стерла слезу и ломанула к двери.
- Истеричка, - буркнул я, глядя ей вслед.
- Сволочь! – огрызнулась она, даже не повернувшись.
Первым уроком была физика. Не самый мой любимый предмет, но и без особых проблем. А вот сейчас сосредоточиться никак не получалось. Казалось, в спину целятся из… не знаю, из минигана, может?
Если я такой говнюк, Маня, то чего ж ты на меня пыришься? Или шаманишь, чтобы я помер?
Вот правда, было в ней что-то такое… то ли из тайги, то ли вообще полинезийское. Широкий нос, пухлые губы, глаза чуть с косинкой.
- Сев? Сева? – Лидка подергала меня за рукав. – Ты чего сегодня такой? Я тебя третий раз зову, а ты не слышишь.
- Что?
А вот эта красотка, прямо по стандартам. Голубоглазая блондинка с роскошными сиськами и ногами от ушей. Но такая душная. Вербицкая хоть тихо меня обожала на расстоянии, а эта липла, как скотч. Уселась со мной еще осенью и буквально вешалась на шею.
- У тебя что-то случилось? Сидишь, думаешь о чем-то.
- А тебя это касается? – я высвободил рукав из ее пальцев в лиловом маникюре.
- Ну я же по-дружески, - Лидка страдальчески сдвинула брови.
Ага, по-дружески. Подружечка нашлась!
Я как-то спросил в компании: почему, интересно, некоторые телки, пока не пошлешь их публично матом, уверены, что у тебя на них тайно стоит.
Наивняк, хрюкнул Хаммер – это было еще до того, как я его раздел. Таких даже пошлешь, сказал он, все равно будут так думать. Потому что им никак не поверить, как же их могут не хотеть – таких прекрасных.
Все шесть уроков у меня зудела спина и чесался затылок. Так и тянуло обернуться, но держался. Зачем оборачиваться? Чтобы напороться на ненавидящий взгляд, как на вилы?
