– Она умеет, – констатировала матушка Аня. – И ты умеешь, – добавила она с легким укором, но без злобы. – Ну что ж… раз уж так все вышло… Доедай. Не пропадать же добру. Но, – она подняла палец, – во-первых, ешь здесь, на кухне, как цивилизованный человек, а не прячься, как мышь в нору. А во-вторых… – она посмотрела на меня серьезно, – помни, ради чего пост. Не ради изнеможения, а ради свободы. Свободы от того, что управляет тобой. Вот эта вот паника, это прятанье, этот жадный кусок украдкой – разве это свобода? Разве христиане постятся для того, чтобы потом в страхе прятать селедку в ящик стола?
Ее слова попали точно в цель. Я смотрел на банку, которая минуту назад была вожделенным сокровищем, а теперь вдруг стала… просто банкой с селедкой. Очень вкусной, да. Но всего лишь едой. Не врагом, не идолом, а просто едой. Страх ушел. Стыд – тоже. Осталась легкая досада на свою слабость и… огромное облегчение.
– Прости, Аня, – сказал я искренне. – Не удержался. И повел себя… как дурак.
– Прощаю, – улыбнулась она. – Иди доедай. Но быстро! Служба через час. И проветри тут хорошенько, а то у нас теперь не кабинет, а филиал рыбного отдела. И бланки эти… – она взглянула на ящик, – придется переписать. На чистых. Без «атмосферы».
Я доел селедку. Уже без прежнего жадного восторга, но с благодарностью и Бабе Мане за заботу (хоть и неуместную), и матушке Ане – за мудрость и снисхождение. И за то, что не стала читать нотаций. Она просто показала мне мое рабство от обычной селедки. И это было куда действеннее любой проповеди.
Перед службой я зашел в храм. Приложился к иконе Спасителя.
– Господи, прости меня, слабого, – прошептал я. – И… спасибо за матушку Аню. И за то, что святые угодники, наверное, видели сегодняшний мой цирк с селедкой и банкой… И, думаю, они не осудили. Наверное… они просто улыбнулись. Потому что знают: человек я не злой. Просто… очень люблю селедку. Особенно Бабы Манину. Прямо под шубой. Без шубы. Помоги же мне полюбить Тебя больше, чем селедку.
И мне показалось, что лик Спасителя на иконе стал чуть добрее. Или это просто от лукового духа, который все еще витал вокруг меня, напоминая о великом падении и великом… ну, или просто о человеческом – прощении.
ДЕД АРХИП vs. СИСТЕМА «УМНЫЙ ПОЛИВ», ИЛИ ПОТОП МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ
(От лица о. Федора)
Если бы в раю был садовник, то это, наверное, был бы дед Архип. Только райский садовник вряд ли бы устроил такой апокалипсис, какой учинил наш старец на скромных газонах у Богородице-Рождественского храма. Все началось с благих намерений. А чем, как известно, вымощена дорога…
Лето выдалось засушливым. Трава на прихрамовой территории, которую мы с переменным успехом пытались облагородить, больше напоминала выгоревший войлок где-нибудь в калмыцких степях. Баба Маня ходила и вздыхала:
– Позор, батюшка, позор! У людей дачи цветут, а у нас – пепелище! Какой пример пастве? А?
Дед Архип, наш приходской Левша и философ-самоучка, слушал эти причитания, молча попыхивая своей вечной «Беломорканальской» трубкой (курит он за углом, «чтоб не смущать»). Потом сплюнул, постучал трубкой о каблук и изрек:
– Поливать надо. Системно. А тычком лейки – только ноги мочить. Без толку.
Я, признаться, обрадовался. Наконец-то дед Архип возьмется за что-то конструктивное, а не за попытки «усилить акустику» в храме с помощью жестяных банок из-под горошка (этот эксперимент мы вспоминаем до сих пор с содроганием).
