С Рождеством. Дэвиду, с любовью - страница 7

– Сколько?

– Врачи говорят, от полугода до года. Но врачи часто ошибаются.

Я закрыла глаза, пытаясь осознать услышанное. Год. Возможно, меньше. Как это может быть правдой? Моя мать, всегда такая сильная, такая независимая, не могла просто… исчезнуть.

– Что я могу сделать? – отстранившись и вытирая слезы, спросила я.

День только начинался, а мир уже никогда не будет прежним.

Вечер опустился на пригород Бирмингема, укутав маленький дом теплым одеялом спокойствия. После тяжелого разговора я целый день чувствовала себя опустошенной. Мама дремала в своей комнате – теперь я понимала, почему она была такой уставшей все время.

Руки машинально потянулись к телефону. Я знала, кому хочу позвонить. Дэвид всегда отвечал мне, независимо от времени суток или собственной занятости.

Найдя его контакт, я несколько секунд смотрела на его фотографию – черно-белый снимок с последней совместной читки сценария. Дэвид улыбался, запрокинув голову, и на его шее виднелся небольшой шрам от детской травмы, о которой он рассказал еще во время Олдвича.

– Эл? – его голос, слегка хрипловатый, с едва уловимым норфолкским акцентом, который проявлялся, когда он уставал, заставил сердце сжаться. – Что случилось? Или ты просто хотела меня поздравить с Рождеством?

– Почему ты думаешь, что что-то случилось? – я попыталась пошутить, но голос предательски дрогнул.

– Потому что сейчас почти полночь, а ты звонишь, а не пишешь сообщение, – в его тоне слышалась улыбка, но и беспокойство тоже. – А поздравления ты шлешь не раньше рождественского полудня.

Глубокий вдох, к горлу подкатывает ком.

– Мама больна, Дэвид. Очень серьезно больна.

В трубке повисла тишина, нарушаемая только его дыханием.

– Рак, – я продолжила, произнося слово, которое весь день кружилось в голове. – Поджелудочной железы. Прогноз… не очень хороший.

– Эл, – его голос стал мягче, – мне так жаль. Когда вы узнали?

– Я – сегодня. Она – три месяца назад. Я должна была заметить! В последний раз, когда мы виделись, она выглядела уставшей, но я списала это на возраст. Боже, как я могла быть такой слепой?

– Ты не была слепой, ты была занята своей жизнью. И, судя по всему, твоя мама именно этого и хотела – чтобы ты продолжала жить, не беспокоясь о ней.

– Но теперь все изменится, – я вытирала слезы.– Я собираюсь остаться с ней. Может быть, не насовсем, она против этого, но я буду приезжать чаще. Намного чаще.

– Конечно, – согласился Дэвид.– Я бы на твоем месте поступил так же.

Наступила пауза, наполненная тем, что нельзя было выразить словами. Я слышала, как где-то на заднем плане у Дэвида играет музыка. Я застала его в разгаре рождественской вечеринки.

– Я могу что-нибудь сделать? – спросил он, наконец.– Приехать, может быть?

Мысль о том, что Дэвид мог бы быть здесь, рядом, была одновременно утешающей и пугающей.

– Нет, не нужно, – быстро ответила я.– Мы не настолько близки.

«О боже, что я несу!»

– Ты мой друг, и тебе сейчас тяжело.

Я закрыла глаза, представляя его лицо – серьезные серые глаза, упрямую линию подбородка, морщинки в уголках глаз, которые появлялись, когда он улыбался.

– Спасибо, но я справлюсь. Просто… можно я буду тебе звонить? Когда станет совсем тяжело?

– Эл! Я думал, это очевидно.

– Даже если будет три часа ночи, и я просто захочу поговорить о том, какая отвратительная погода в Бирмингеме?

– Особенно тогда, – рассмеялся он. – Я люблю слушать твои жалобы на британскую погоду. У тебя это так драматично получается.