Джульет перевела взгляд на свернутую пополам тонкую бумагу с написанными от руки строчками, и тут у нее подогнулись колени. Этот почерк она не видела много-много лет, а когда-то он был повсюду: на поздравительных открытках, на каталогах луковиц, на листочках со списком продуктов. Почерк перенес ее в кухню Соловьиного Дома. Она прочла последние строчки.
Ты была мне очень дорога.
Любящая тебя бабушка.
Джульет обвела взглядом пустую кухню, словно ожидала кого-то увидеть. Что это? Шутка? Или призрак? Любящая тебя бабушка. Слова прозвучали словно с далекой планеты, сквозь статические помехи и жестяную музыку, далеко-далеко. Но в кухне никого не было. Тонкий листок дрожал в руках Джульет. Она развернула его и стала читать.
Дорогая Джульет.
Я умерла, не бойся, что это письмо тебе написал призрак.
Если ты читаешь это письмо, значит, эскиз был продан. Раз он продан, тогда я могу сказать тебе, что я планировала сделать для тебя.
Соловьиный Дом теперь твой. Ты имеешь право вступить во владение им в любое время.
Я запланировала, что это должно быть так. Задолго до смерти я отдала твоему отцу две картины в счет наследства, и он согласился. Вероятно, ты помнишь, как он продал их, чтобы финансировать переезд во Францию. Бумаги на дом находятся у местных юрисконсультов, которые свяжутся с тобой. Если ты откажешься от этого дома, сообщи им, его продадут, а деньги разделят между тремя благотворительными обществами.
Я столько всего планировала для тебя, а ты меня бросила, когда позволила себе забеременеть от этого молодого человека, который, я знаю, не может дать тебе счастье. Я буду всегда любить тебя. Я пишу это, не зная, сколько лет твоему ребенку и присоединились ли к нему другие.
Меня давно беспокоило, что ты не знаешь полную правду обо всем и что я должна все исправить. Этот дом был счастливым! И я была в нем счастливой много, много лет. Ты тоже была, не так ли? Разве мы не радовались жизни все те летние месяцы? Ты, моя дорогая, осталась одна-единственная.
Ты была мне очень дорога.
Любящая тебя бабушка
Стелла Мэри Хорнер.
Письмо выпало из пальцев Джульет и плавно упорхнуло на пол. Она наклонилась за ним. Кровь прилила к ее голове – она резко обернулась, на этот раз точно уверенная, что кто-то стоял за ее спиной и смотрел на нее.
Но там никого не было. Конечно же, никого. Бабушка умерла четырнадцать лет назад. Джульет была на похоронах. Она – конечно же – видела бабушку накануне похорон, одетую в ее лучшее пестрое шелковое платье и зеленовато-голубые туфли, которые она так любила.
Джульет положила ключ в карман, встала и вышла из дома. Целый час она бродила по Хиту, пока не пришло время забирать детей, что она и сделала в порядке возрастания: сначала Санди из детского сада, потом Айлу. Потом они пошли по дороге и встретили шедшую из школы Би. Тротуар был узок для всей их компании, грузовики грохотали по Хайгейт-роуд. На подходе к дому Би остановилась и стерла с лица Айлы грязное пятнышко, и Джульет внезапно подумала о картине, которая стояла у «Даунис», запертая, и ждала нового владельца. А потом они пили чай, купались, укладывались спать. Хлопоты поглотили Джульет, и она почти забыла, каким был у нее день, до того как она забрала детей, – забыла про картину, увольнение с работы, письмо и даже про Мэтта.
Наконец, оставшись одна, Джульет сидела с нетронутым бокалом вина в маленькой передней комнате, смотрела какую-то комедию по телевизору и вдруг поняла, что уже какое-то время она ждала перемен. Она словно стояла на палубе корабля и ждала, когда он разобьется о скалы. Что ж, теперь это случилось, сказала себе Джульет, выключила телевизор и сидела, глядя на пустой экран. Корабль разбился.
