Но хочу ли я на самом деле, чтобы она ушла?
Я останавливаюсь совсем рядом с ней – стоит сделать шаг в каких-то несчастных сантиметрах, как наши руки могли бы соприкоснуться. Время, проведенное во сне и озере, не забрало её красоты. Пусть волосы посветлели, а глаза из карего стали серыми, но передо мной стоит всё та же Селена. Шесть лет – подумать только. Целых шесть лет она провела в этой тюрьме. И как бы сильно мне не хотелось прикоснуться к ней, я сжимаю пальцы за спиной сильнее, сдерживая этот резкий порыв. Лишь склонюсь чуть ниже, чтобы почувствовать доносящийся запах мороза и мыла. Нити связи натягиваются так сильно, что грозятся лопнуть, неприятной и ноющей болью отдаваясь в спине. И если я чётко осознаю причину, то Селена вряд ли понимает, что сейчас с ней происходит.
Собрав всю свою волю в кулак, я медленно обхожу Селену, пусть это практически физически больно. Кожа на ладонях горит и пылает, так и не получив доступа к её коже. А что будет, если я прикоснусь? Земля покроется трещинами и наружу выберется жидкая лава?
– Спроси что попроще. И может быть, я даже отвечу тебе, – я заглядываю в чашку со своим остывшим чаем и морщусь, сдвигая её в сторону, а после убираю карту в верхний ящик стола. – В любом случае, если у тебя возникнут какие-то проблемы или вопросы, смело говори об этом людям в черных камзолах. Они передадут мне всё, а пока…
– Что станет с Элиотом?
Казалось бы, обычный вопрос. Но почему тогда так неприятно слышать его? Почему я сжимаю зубы с такой силой, что зубы скрипят? Мне не хочется говорить ей из чистого каприза. Просто потому что глухая ревность отдаётся где-то внутри.
– Не стану тебе врать, однако никто не запретит мне недоговаривать правды, – мне достаточно слегка повернуть голову, чтобы краем глаза заметить её бледный силуэт во мраке шатра. – Здесь твоего друга нет, но и место, где он находится, я назвать не могу. Зная тебя, ты же ринешься спасать его из неприятностей, а мне это сейчас не нужно. Так ведь? – она опускает взгляд на носки своих сапог, словно желая избежать со мной зрительного контакта. – Твой друг жив, мятежница. И будет жить. Он не голодает, не болеет. У тебя нет причин для переживаний.
– Нет причин для переживаний? – тихо повторяет за мной Селена. – И всё же меня запрут и лишат возможности увидеться со своим другом. Не очень похоже на милосердие. Скорее на пятизвездочную тюрьму с трехразовым питанием и большой кроватью.
– Про трехразовое питание смелое заявление, – хмыкаю я, поворачиваясь к Селене лицом. – Может мы будем морить тебя голодом? Да и про большую кровать, к слову, тоже. Могу попросить для тебя крошечную каморку, где и для постели места не будет. Тебя бы это порадовало? – уголки моих губ дергаются, когда она резко отрывается от рассматривания пола и поднимает взгляд на меня, как бы проверяя серьезность моих слов. – Тебе не о чём переживать. С тобой всегда будет… Миша.
Я отворачиваюсь, явно более не намеренный отвечать на дальнейшие вопросы, в надежде, что Селена поймет это и уйдет. Но она не уходит. Более того, кажется, она полноправно воспользовалась минутой, когда я не обращал на неё внимание. И стоит только вновь вернуть на неё взгляд, как она уже совсем рядом. И мне бы отшатнуться, поморщиться или разозлиться, чтобы она отошла подальше. Но я лишь удивленно вскидываю брови, когда Селена упирается ладонью в стол, смотря на меня сверху вниз.
