Он снова молчал и строгал. Раздражающе-мерно, тени под глазами вернулись, краски лица померкли, волосы больше не торчали, а висели тусклыми отростками.
– По моим пятам всегда идёт смерть. – тихо проронил он, – Одна сплошная смерть. Мне нельзя привязываться, мне нельзя мечтать, мне нельзя жить и любить. – чёрные глаза обратились на неё, – Не обманывай ни меня, ни себя. Эти дни точно показали, что есть моя жизнь. С чего начиналось? Война, кровь, смерть. Шлюхи и алкоголь.
– Значит, я не справилась. Потому что ваша жизнь – это другое.
– Что? – он указал кинжалом на комнату, – Вот это моё четырёхлетие. Смерть. Первая в моей жизни, но далеко не последняя. Я ведь пытался быть нормальным. Жить, как все. – он болезненно сощурился, – Я ведь боялся привязаться даже к сыну. Смотрел на него и думал: только привяжусь и его отнимут. – махнул головой, – Зачем такая жизнь?
Алиса отпрянула, понимая, что крыть нечем.
– И вы решили сжечь всё. Но Саламандра в огне не горит.
Снова всполох прокатился и упал на ковёр. Блэквелл потушил с нервозностью.
– Я бы подставился под вечную сталь. – отмахнулся он, – Разве это проблема на войне?
– Но ничего не вышло.
И вот теперь чернота стала яростной:
– Не вышло.
Алиса бессильно опустила голову и позволила себе отпустить контроль вместе со слезами:
– Но почему вы меня не затащили в эту смерть фараона? Что Квинтэссенции-Лимбо делать в этом мире? В шахматы с Некромантом рубиться? – она всхлипнула, роняя слёзы, – Да меня саму защищать надо. Может я не ферзь вовсе. В Мордвине четыре источника, а я – пятая. И я тоже жить не умею. – плечи затряслись в тихой истерике.
Блэквелл замер, рассматривая падение каждой солёной слезы на старый ковёр. Руки безучастно держали кинжал, потеряв азарт к обрубку дерева, обретающего черты ферзя. Сквозь слёзы прорвался болезненный смех.
– Жертвовать фигурами в игре и делать рокировки – понятно. Но без игрока всё прахом.
Герцог лишь пожал плечами, не обретя дар речи. Но новый всполох сошёл с подогнутой ноги и снова зажёг ковёр. И вновь Блэквелл потянул руку тушить его, вот только был перехвачен Алисой. Она пристально смотрела заплаканными глазами, защищая робкий огонь на ковре:
– Хотели сжечь? Сожгите.
Он неуверенно нахмурился:
– Ты выйди.
– Нет. – она подкинула в разгорающийся ковёр искр, и пламя в момент распространилось по сухому деревянному полу, – Всё, с Блэквеллом поговорили, выпускайте Саламандру.
Он не сопротивлялся и не возникал. Огонь будто обрёл жизнь и окутал комнату, где начиналась боль его детства. За спиной герцога пламя бушевало в полную силу, а к Алисе подбиралось робко.
– Выпускайте. – решительно произнесла она, – Со мной ничего не будет.
– Точно?
– Выпускайте.
Их объял неласковый огонь, разыгрался, выходя из Блэквелла потоками. Бело-оранжевое зарево вмиг сожрало всё дерево и несчастный ковёр, поползло по балкам на верх к стропилам. Алиса не двигалась, отражая своими глазами Архимага и весь его огонь. Блэквелл смотрел в это отражение заворожено, вкушая красоту безумного момента. Элементаль обрёл родную стихию без ограничений, наслаждался ею в отражении глаз той, кто не боялся и разделял момент.
– Сейчас упадёт крыша. – прошептала Алиса за секунду до падения.
Звёздное небо над ними утонуло в прорывающемся наружу пламени, а балки скатились по бокам, будто по невидимой горке.
Кожа Алисы пронизывалась маленькими молниями. Заворожённый этим рисунком архимаг не сразу сложил мерцания в один сплошной сигил от макушки до пяток:
