Саги о варяге - страница 11

: битву вспомнить ужасно – налетевшая буря вырывала деревья, завалила пути, сучья мимо летели, легионы смешались, а противник повсюду, от него не уйти! Топоры всё крушили, копья насмерть пронзали, мысли путались страхом в рёве бычьих рогов[54], кавалерия, было, на рысях попыталась скрыться, бросив пехоту, но, куда? – От врагов так никто и не спасся[55]… Вар и «всадники», зная, что их ждёт, побросались на свои же мечи, и напрасно их ждали надмогильные камни[56] – лишь зверьё пировало на останках в ночи…

Пленных по ритуалу принесли сразу в жертву[57]: жрицы в белом, седые, горло резали им и в священные чаши римлян кровь выпускали, мы ж оружие вражье снова бьём и крушим, и потом в этом виде по священным болотам мы его утопили, как обычай гласил. А Арминий с гонцами в отдалённые земли слал победы трофеи и поддержки просил. Хаукам на побережье он орла[58] отсылает, на восток маркоманам Вара голову шлёт, но напрасно подмоги ожидает оттуда – даже в племени нашем начинался разброд.

В этот год умыкнули у Сегеста мы дочку, и Арминий с Туснельдой свадьбу тут же сыграл, не подумав, что тесть-то не простит нам обиду – тот обманом и силой дочь назад отобрал и свою верность Риму доказал, в плен отдавши им Туснельду с приплодом, что так зять ожидал – так Туснельда рабыней на чужбине пропала, там родившийся сын их в гладиаторах пал[59]…

Через шесть лет повторно мы, херуски, собрали всех, кто верил в удачу, и Арминий вознёс кланы к новой победе: враг бежал, мы б добили, но важней оказалось грабить римский обоз[60]. Рим потратил год, чтобы наскрести из последних сил армаду и войско, и они к нам пришли – много крови пролилось, мы упорно держались, и они отступили на свои корабли[61]. Тут-то боги, услышав, что резнёю в селеньях Рим решил, как и многих, устранить нас с земли[62], разметали армаду в нашем Северном море – и её лишь остатки в Кёльн по Рейну дошли[63].

Позабыл Рим на этом в наши земли дорогу[64], но Арминий во славе многим стал вдруг немил – маркоманам богемским мы урок преподали[65], свой же, Ингомер-дядька, нож коварно вонзил[66].

Так погиб наш Арминий молодым, в тридцать семь лет, в полководцах двенадцать славных лет проведя, и стоит на вершине он горы Гротенбургской с новым именем немца, своего не найдя[67].

А на цоколях римских[68] женский образ скорбящий есть, и, хочется верить, что с Туснельды самой был он взят. Позже немцы на волне германизма в нём Германии символ усмотрели немой. Да хранится в музее серебро, на котором за последним застольем Вар всех наших поил и, смеясь над Сегестом, перед памятной битвой он за сутки до смерти за Арминия пил[69]…

КАПИТОЛИЙСКАЯ ВОЛЧИЦА

(сказание венеда-вандала о Риме)