Нас не выпускали из комнаты долго – до тех пор пока гости не уехали. Я видел в окно, как, оставив жалобно скулившего Дуремара сидеть на скамейке, а Галу – искать Швабрика, все остальные стали перетаскивать упакованные в картон и бумагу картины из мастерской в машину Голенастой. Их перевозили в галерею Галы. Когда все перенесли, то переключились на поиски Швабрика, который в конце концов нашелся на участке Бабы-яги. Наконец джип уехал, и мы очутились на свободе. Надо отдать должное хозяевам Берты – они ее не ругали, но настроение у всех было «ниже уровня моря», как выражается моя Мама.
– Надо же, ну и начало делового сотрудничества! – Лина укоризненно смотрела на Берту. – Я понимаю, ты меня защищала, но зачем же было зубы в ход пускать?
– Ничего страшного, – успокаивала ее Мама, но голос ее звучал не слишком уверенно. – Этого… Дуремара… не могу запомнить, как его зовут на самом деле… в семье Галы не слишком уважают, тем более что они сами виноваты – нечего было Швабрика с собой таскать!
Но, как выяснилось чуть позже, ничего страшного не произошло, и через несколько дней мы отправились на персональную выставку Художницы в галерее Галы. Перед этим Мама меня вымыла. Я понимаю, когда меня тащат в ванну, если я в чем-то вываляюсь, так уж у нас заведено, тут ничего не попишешь. Но меня возмущает, если меня, почти идеально чистого, стирают, как половую тряпку! Я давно смирился с тем, что после каждой прогулки Мама моет мне лапы, но мытье головы – это уж слишком! Несколько утешило меня то, что после того как меня вымыли, высушили и причесали, все говорили, какой я красивый.
Когда мы приехали на вернисаж, то встретили там кошку Малютку на руках у Художницы, тоже отмытую и расчесанную. Была там и Лулу, вся в бантиках, а на шее у нее была какая-то странная ленточка, вся в блестках – Гала гордо всем говорила, что это специальное ожерелье от «Сваровски». Подумаешь, фифа какая, со мной даже не поздоровалась! Не очень-то и надо! Все равно я был в центре внимания, а не она. Швабрика они с собой не взяли, и правильно сделали, он совсем не умеет себя вести в обществе.
А потом пришла еще одна девчонка-йоркширка, некая Мими. То есть не пришла, а ее принесли на ручках. Эта была вся в завиточках, с блестящими заколками и висела на руках у хозяйки, как моя любимая плюшевая собачка. Хозяйка тоже была вся в сверкающих камешках, только завитков у нее не было, потому что она была почти лысая – так, какая-то рыжая короткая щетина на голове. Оказывается, нас, четвероногих, привели сюда потому, что наши портреты висели на стенах – мы были героями выставки!
Я раньше не знал, что такое вернисаж, а это оказалось очень весело. Это такая большая толкучка. Было очень много людей, с некоторыми я был уже знаком. Был, например, Волчий Человек. Мы с ним поговорили – как приятно, когда кто-то из людей тебя абсолютно понимает и говорит на твоем собственном языке. Я ему пожаловался, что Мама в последнее время водит меня на поводке. Она меня не спускает после того, как я попытался съесть большого толстого пса из соседнего подъезда, а его хозяйка, такая же большая, толстая и с мордой точь-в-точь как у него, пообещала в следующий раз спустить его с цепи, чтобы он проглотил в один присест и меня, и Маму. Подумаешь, напугала! Я Маму всегда отобью.
Волчий Человек, по счастью, был без своего померанского довеска. Оказывается, Авву он оставил в горах, она там охотится на леопарда. Она ходит по его следам, разрывает в этом месте землю и ее метит. Что ж, надо отдать ей должное – такая может пойти и на леопарда. Пусть она совсем малявка, но, честно говоря, когда я ее встречаю, мне становится не по себе, такая кого хочешь построит.
