В палатке, по обеим её сторонам, – наскоро сколоченные из неоструганных сосновых досок двухъярусные нары. Все, кто заходил с улицы вовнутрь, сразу пытались занять нижний ярус. Он заполнился быстро. Остальные «дембеля», толкаясь боками, локтями и чемоданами, полезли наверх. Образовавшаяся вначале сутолока вскоре прекратилась: все нашли свои места. Капитан в палатку так и не вошёл. Впрочем, никто не огорчился. После того как он дал команду занять помещение, о нём сразу забыли. А когда уже лежали на нарах, держа в руках или подложив под головы «дембельские» чемоданы, греясь друг о друга, многие, очень многие, засыпая, подумали: «Когда наконец кончатся эти приказы, распоряжения, команды? Когда?»
Палатка была проходной. Санька с товарищами расположились на нижнем ярусе нар, ближе к дальнему выходу. Каждый из ребят по-своему переживал последние дни, часы службы. Они держались вместе, но думали каждый о своём. Теперь, копошась и обустраивая места, на которых предстояло провести ночь, вдыхая стойкий запах сырой древесины, земляки и самим себе не казались единым целым. Будто некий вакуум объял каждого по отдельности, оставляя наедине с мыслями, с самим собой. Всякий в мечтах уже видел себя идущим по родному посёлку в роскошной военной форме с «дембельским» чемоданом в твёрдой мужской руке. Но… До этого оставалось пережить длинную немецкую ночь. Может, будет и ещё одна, максимум две, но то уже далеко в Союзе, в поезде, на родной земле, по дороге к дому.
Укладывались долго, сетуя на то, что теперь умело отутюженной, начёсанной форме точно придёт конец. Не хотелось выглядеть неряхами. Но что поделаешь? И ворочались на неоструганных досках нар, пытаясь улечься плотнее. И нечаянно цеплялись за наспех заколоченные неумелой солдатской рукой гвозди. Что поделаешь? Не они первые – не они последние. Все прошли через это.
Многие в палатке уже спали, когда в десять вырубили свет. «Отбой» в лагере по армейскому распорядку. Служба.
Саньке, спиной ощущавшему тепло Вовкиной спины и слышавшему, как во сне сопят товарищи, казалось, что за весь вечер он не проронил ни слова. Казалось или правда? Да и о чём говорить? Вроде всё уже сказано. Дом! У всех на уме дом. Только бы переночевать. Поэтому нет слов. Мысли Санькины там, далеко-далеко. Он, пытаясь уснуть, снова ударился в воспоминания…
Армия – это большая семья,
Но лучше быть круглым сиротой!
Из солдатского блокнота
«Подъём» в лагере никто не объявлял. Просто во всех палатках ровно в шесть включился свет.
Минут через десять начались хождения, шараханья личного состава. Кто-то торопился в туалет или умывальник, кто-то шёл уже оттуда. Некоторые из ребят, никак не придя в себя после проведённой в ужасной тесноте ночи, медленно сползали на краешек нар и с очумелым видом, размяв пальцами сигаретку «Охотничьих», вяло закуривали. Только очень немногие всё ещё досматривали свои красочные, полные радостных надежд и ожиданий сны.
Заслышав нарастающую возню и шаги, Санька проснулся. Чувствуя тепло Вовкиной спины, приподнялся, повернув чуть назад голову, тихо спросил:
– Спишь?
– Нет, уже давно. Просто лежу. Вставать неохота, спина у тебя тёплая, – отозвался товарищ.
– У тебя тоже. Но подниматься надо. Курить хочу.
Они разом встали. Поправляя форму, выпустили из тёплых ладоней ручки «дембельских» чемоданов. Вот ещё геморрой! Почти год думай о том, чем их наполнить. А теперь ломай голову, как довезти в целости и сохранности. Там самое ценное: подарки родителям, братьям, сёстрам; модные куртки, сшитые солдатскими умелыми руками из немецких пледов; клей, фонарики, наклейки, жвачки, шоколадные конфеты в шикарных коробках – короче, всё такое, чего на родине и во сне никому не увидеть, не то что иметь. И не геморрой это вовсе, а целое богатство. Правда, неудобно с ним в дороге, но ничего – можно пару дней потерпеть.
