В венах кровь твоя – как полоз,
Замедляется, и вскоре…
Мысли вязнут в темной глине,
Руки словно стали камнем.
Ноги – корни в древней тине,
Взгляд туманится и вянет.
Покорись глубин напеву,
Дай волнам себя окутать.
Я пою – и время встало,
Я шепчу – и нет возврата.
Взгляд мой – цепи для незваных,
Звук мой – яд для неизвестных.
Время стынет, как янтарь,
Мысли тают, как туман.
Ты не властен над собой,
Пленник песни ты морской.
Слышишь зов из глубины?
Стань безвольным, словно пена,
Растворись в моих напевах,
Чтобы исчезнуть в темноте.
С каждой строфой ритмический рисунок замедлялся, вынуждая врага невольно подстраивать под него свой пульс и дыхание. Эти модуляции включали инфразвуковые тона, которые человеческое ухо едва могло уловить, но они вызывали чувство физического дискомфорта, заставляя забыться.
При этом Инь использовала особую технику многоголосия, когда кажется, что поет несколько голосов с разных направлений одновременно, дезориентируя жертву в пространстве. По мере погружения в песню, у нее замедлялись движения, будто стояла в воде, мысли путались, а конечности быстро немели.
Захватив, эффект песни нарастал постепенно – сначала замешательство, затем потеря координации и, наконец, парализация. Противник оставался в сознании, но полностью терял контроль над собой.
При отсутствии резистов это длилось бы примерно минуту, но экипировка у группы была очень хорошей. У девушки, как оказалось, вообще иммунитет.
Песнь действовала и на Роби, но близость сирены ее закалила, поэтому в себя приходила быстрее. Обычно ей хватало пары секунд, если враг стоял кучно. После того как песня переставала работать, наступала фаза «Прелюдии», которая выжигала столбик либидо. А когда кончалось оно, подпитка, как правило, уже не нужна. Инь не хотелось бы держать врага на себе, поэтому критически важно, чтобы к этому моменту он был уже мертв.
Тем временем Роби нащупала в пыли меч и завопила: «Вертушка!»
Услышав предупреждение, Инь бросилась навзничь, и огромный клинок пронесся над ней.
Вставая, фурия раскручивалась, как сжатая до предела пружина. «Пятерной аксель» – так назывался прием, превращавший ее в фарш-машину. Поднимавшийся по спирали цвайхандер делал ровно пять оборотов. Падая, тела рассекались снова и снова, как в мясорубке. И в этом был минус. Шинкуя кожу, мясо, металл, клинок безнадежно портил доспехи.
Куски бедолаг мягко шлепнулись в дорожную пыль, но вихрь острой стали достал лишь троих.
«В инвиз уходи!» – кричала хилерша, набрасывая на уцелевшего разбойника бафы. Один из них рассеял чары сирены, но «Прелюдия» уже излучала неощутимые, как радиация, волны. Пульсируя, она почти сразу повесила новый дебаф. И на саму Инь тоже.
«Кишки, мясо, жир и гавно! Кишки, мясо, жир и гавно!» – затараторила она, чувствуя ритмичные сокращения в области таза. Соблазн загрузить его полости был слишком велик. Пучины разврата звали к себе, умоляя выпустить всех внутренних демонов.
Дабы не пасть, Инь зажмурилась, наскоро принимая прибежище в несвойственных ей добродетелях. Но как найти их в пороке? Для целомудрия и отречения уже несколько поздно – не отмолить.
К счастью, «мантра отвращения» снизила градус, подобно ушату холодной воды. Но это не решало возможной проблемы. Она была в том, что коронный удар Роби отнимал все ее силы, а разбойник до сих пор еще жив.
Инь с задравшейся юбкой лежала в пыли, а тот, пялясь на объект своего вожделения, бежал к ней, срывая одежду.
