– Не ругайся Болун! Ора умный вождь и знает, что делает!
Спорил с ним другой Сармат, сидевший на сером жеребце. Левый глаз у него был закрыт тёмной повязкой, поэтому, обращаясь к своему приятелю, он полностью поворачивал голову. Но после некоторого молчания, вдруг согласился:
– Хотя, на счёт бунта ты и прав! Сколь я себя помню, их было не мало. Но, то происходило в степях, а здесь встречаются такие густые леса, что самому немудрено заблудиться. Хорошо, что мы двигаемся вдоль реки. Здесь ещё много прибрежных лугов. А как пойдёт дорога лесом?
– Я тебе о том и говорю! Ты моложе меня будешь Сол, а уж я чего видывал на своём веку. Славься Перун! Может на этот раз и пронесёт.
Вновь заговорил Болун и неожиданно спросил:
– А где ж, этот, пленник Оры?
– Да, вон там, в середине обоза с Олкасом. Телега запряжена серым жеребцом, дарованном ему хозяйкой.
Ответил ему товарищ.
– Вот это подарки! В бою такого, не отобьёшь, а тут на тебе! Айять! Айять!
Не унимался безрукий. Он хотел сказать ещё что-то. Но вдоль обоза к ним на полном скаку мчался один из передовых охранников обоза. Друзья замолчали, насторожившись, а воин, с трудом остановив лошадь у крайних телег, разгорячено выпалил:
– Пленённые в Сингидуне греки и ромейцы ушли в камыши! Старшой послал меня к вам на усиление.
– Ну, началось!
Раздражённо процедил сквозь зубы Болун.
– Теперь гляди в оба! Скоро разбойничать начнут!
На ночлег, выбранный Орой начальником, опытный и пожилой воин по имени Ревун, остановил обоз на открытом пространстве. Справа его надёжно защищала река с её крутым берегом, а слева и позади лагеря Сарматы развели большие костры, свет которых давал возможность наблюдения далеко за пределами временного становища. Расставив дозорных, старшой объехал с проверкой ещё раз обоз, остановившись у телеги с Росом и сыном вождя рода.
– Как вы тут?
Обратился он к обоим.
– Всё нормально!
Отозвался за двоих Олкас.
– Слуги, имущество, всё на месте?
Задал Ревун новый вопрос. На что Олкас невозмутимо ответил:
– Вы же знаете, мату всех слуг за исключением Калиопы, Сколота и трёх возничих продала. Рос и служанка со мной, а остальные впереди на трёх телегах с шатрами да хламом всяким.
– Знаю! Знаю! Это я для порядка! Ежели что, подайте знак!
Закончил он, и, дёрнув поводья, направил лошадь к следующей повозке.
Рос, на правах взрослого мужчины, место для служанки, с которой успел подружиться, и коя, к слову сказать, с недавних пор стала уделять ему определённое внимание, выделил на телеге. Сам же с Олкасом, постелив меховые шубы и положив под правую руку колчан со стрелами и луком, не расстёгивая ремня с оружием, лёг внизу. Мальчик тут же засопел, уткнувшись головой в плечо учителя. На телеге, немного поворочавшись, уснула и служанка. Но Сколот не спешил со сном. Он хорошо знал, что самый страшный враг для воина, это потеря бдительности, из-за которой, в сущности, и обрёк себя на страдания и рабство. Теперь же дал слово, не повторить этого никогда.
Близилось утро, когда Рос услышал тихий посвист. Осторожно поднявшись, он вгляделся мимо угасавших костров, где мелькнула чья-то тень. Так и есть. За кострами кто-то прятался и как видимо не один. Почуяв, словно зверь, опасность, Сколот нагнулся над телегой и шепотом позвал:
– Калиопа!
Привыкшая за годы спать урывками служанка тут же открыла глаза.
– Тихо! Опередив её вопрос, одними губами произнёс мужчина. За тем, бережно поднял с земли ребёнка и, уложив его рядом с девушкой, приказал:
