Крепко Виктор задумался. Вспомнил, как божилась, плакала, говоря, что скорей умрёт, чем оступится. Поверил. А она притворялась. Актриса. Но убила по – настоящему…
На второй день он подремонтировал забор, ребят поласкал. И всё в молчании. Смотрели сквозь слёзы старухи на него, предлагали водки – отказался. Лишь на четвёртый день, перед отъездом, оживился, когда меньший забрался ему на коленки. Проводил его к калитке Вовка, держась за ручку чемодана. Искра блеснула в душе Виктора при прощании с сыном, но тут же погасла, и тьма заполнила ему душу.
Поезд подъезжал к станции. Показались крыши зданий, озарённые лучами утреннего солнца. А в душе у Виктора тьма и сожаление, что многие его друзья-однополчане убиты и гниют в земле, а он, измученный подлыми ударами в спину, жив. Держась за брезент площадки, он глянул на мелькающие шпалы. Поезд сбавил ход, мелькание шпал замедлялось. Он стал считать их, боясь пропустить хотя бы одну.
– Солдат, вам плохо? Что с вами? – голос в тамбуре.
«Что со мной? Всё оборвано, никакой опоры… То есть, зыбкая, как этот брезент. Какой смысл держаться за него? Никакого смысла…». Пальцы его разжались, как плети, повисли руки.
Поезд остановился, скрежет и стук сопроводили торможение, грохнули буфера.
– Зарезало, ой… – крик из тамбура.
К вагону собрались пассажиры.
– Я видел, – волнуясь, объяснял мужчина в жилетке. – Стоял между вагонами, дурно было, что ли? Смотрю – исчез…
– Солдат, мать его…– выругался гражданин в пенсне. – Фашистов бить надо, а он что…
– Войны испугался подлец! – поддержал его парень в шляпе.
– А ты почему не на фронте? – сквозь толпу пробился проводник, в руке держа зажжённый фонарь, которым он осветил тело и откинутую в сторону голову. Рядом сотрудник милиции.
– Тебя спрашиваю, молодой человек? – напирал проводник, направляя на шляпу свет.
– У меня бронь! – выкрикнула шляпа.
– Броня, говоришь? А у него, глянь, орден и медали, а ты его подлецом! Кто таков? – не отступал усатый, которого звали просто Евсеич.
Шляпа затерялась в толпе. Охали женщины. Евсеич стоял, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что делать.
– Встречались…– наконец сказал, скомкав фуражку. – Правильный был человек, безоговорочно кружку водки отдал.
– Вы, вдобавок, знакомы? – спросил человек в пенсне.
– Знакомы, и без добавок, – не глядя ни на кого, изрёк Евсеич. – Человек богатой души был, звали Витя.
Возвратившись к вагону, он поставил фонарь на ступеньку и направился к вокзалу.
Проводнику знакомому буркнул:
– Помяну.
Подошёл к вагону другой проводник.
– Куда он? Опоздает.
– Это его знакомого зарезало, помянуть хочет.
– Точно опоздает… Помню, бабка корзину с яйцами грохнула, когда лезла в вагон его, так он напился с досады и опоздал.
Стоявший близко железнодорожник кивнул:
– Помню, битый час провозились с горемычным, пока не впихнули в скорый.
– Несут! – послышался голос. – Зарезанного несут!
– И этот горемычный. Горемычных бог и прибирает, – подытожил местный железнодорожник.
