– Лезь на загривок, а то так до вечера не дойдём.
Вовка, с удовольствием, забрался на спину деду; и таким способом добрались они до водопроводной колонки. Утомился дед и запамятовал, что под снегом здесь лёд. Ступив неосторожно, он упал на бок. Вовка перелетел через его голову и растянулся. Старик с трудом поднялся и разразился матом; отведя душу, заворчал:
– Навязали по садикам водить…
Так и плелись они под бурчание деда, проклинавшего детсад, бабку и внучат. Наконец, дошли до места – бревенчатого здания, похожего на барак. В коридоре стояли фикусы, поникшие от холода; из дверей комнат высовывались детские посиневшие носы и слышались окрики воспитательниц. В конце коридора рыжий малый бил по клавишам пианино, и из дряхлого инструмента вылетали нестройные звуки.
– Дуй! – приказал Семён, когда Вовка скинул пальто.
– Нет! – захныкал тот. – Пошли домой…
– Что ты! – шикнул Семён. – Жрать нечего…
– Не останусь… – ныл Вовка.
К ним подошла полногрудая воспитательница.
– Ерёмин! – в голосе напускная радость. – Пошли, ребятишки уже заждались тебя.
Семён кивнул ей, думая: «Вижу, толстомясая, прикидываешься, что пацану рада.» Проговорил же вежливо:
– Забирайте, я пойду.
– Идите, идите, – проворковала воспитательница и потащила Вовку за руку, да так скоро, что тому бежать пришлось.
– Послушай, дочка, – крикнул ей вслед старик, – малый ничего с утра ещё не ел, уж покормите.
Воспитательница, словно не услышав, не оглянулась. Семён, махнув рукой, вышел на крыльцо. Выругавшись и сплюнув на обе стороны, подался в гору. По бокам улицы кривыми рядами стояли тёмные от времени бараки с покосившимися ставнями. Из одного барака вышла женщина и направилась навстречу Семёну, прижимая к груди кое-как завёрнутое дитё: Семён увидел торчащую из тряпок ножку. Поравнявшись с женщиной, высказал:
– Заморозишь ребёнка!
Женщина, мимо проскочив, крикнула:
– Язык длинный не заморозь!
Семён, не найдя слов для ответа, выпустил мат и пошёл себе дальше. В ограде избы задержался. Постояв, вошёл в сарай. «Коровы нет, а дух стоит», – подумал. Сел на скамью, на которой его Агафья доила корову, и извлёк из кармана узелок, сооружённый из грязного носового платка; дрожащими пальцами развязал его. Из узелка посыпались деньги. Семён сгрёб их и вытащил другой свёрток. Развязал и его; в нём оказались купюры покрупней. Собрал бумажки. «Старик, денег дай…» – вспомнил просьбу жены. «Нет денег! – мысленно отбрил её, ласково перебирая купюры и гладя их. – У юноши сила в теле, а у старика – в кармане». Свернув деньги в трубочку, он спрятал их.
Выйдя из сарая, почувствовал прилив сил. Не зная, куда деть их, поднял метлу и стал мести снег. С каждым взмахом белые пушинки летели вверх, кружась. Отведя душу, он положил у крыльца метлу и ввалился в избу. Устало упал на кровать. Появилась Агафья Кирилловна.
– Простыня грязней валенок? – без злости пробурчала.
– Я в своём дому, – ответил нехотя Семён.
– Мог бы прийти к магазину, целый час простояла, ноженьки гудят, – сказала Агафья Кирилловна более раздражённо.
– И я делом занимался, только прилёг, не привязывайся, дурная баба! – повысил голос Семён.
– Знаю, чем занимался, отшельник, – громко высказалась Агафья Кирилловна. – Поди, деньги считал? А я по соседкам бегаю, прошу взаймы.
И снова в доме скандал. В окно с улицы видно было, как руками замахала на супруга Агафья Кирилловна, как тот бросил в неё предмет, похожий на полено.
