Когда младшему Петембуровцу пошел тринадцатый год, Солка отозвала его в сторонку и сказала:
– Ты стал теперь уже взрослый. Когда мать твоя Маремьяна умерла, я сняла с ее руки ремешок, который она с детских лет носила. Маремьяна рассказывала, что такие пояски одевали матери своим детям. Храни его как память о матери и ее предках. На нем помимо ее имени вырезаны и имена ее родителей.
– У Борьки нет такого.
– Так, когда Домина померла, никто о том видно и не подумал. Похоронили вместе с пояском. Я его у нее при жизни на руке-то видела.
С тех пор и носил Савка на руке среди других украшений кожаный ремешок матери.
***
Раздавшиеся позади шаги вывели Савку из задумчивости. Он повернулся и увидел старшего своей ватаги. Никодиму, как звали холопа, было чуть за сорок. Фамилии у него толи не было, толи он ее не называл, а потому все знали его по необычному прозвищу – Подкова. Крепко сбитый почти без шеи и с огромными кулаками мужчина оправдывал его в полной мере. Силы мужик был большой. Ему ничего не стоило загнуть металлический прут и не вспотеть при этом. Не все время он в холопах был. Хозяйство когда-то имел свое. Бортничал не плохо. Мед и воск Петембуровцам поставлял. Но в какой-то момент не смог с податью справится. Неурожайный год был у пчел. Вот его хозяйство и пошло в счет налогов. А самого Никодима на вече в холопы к Петембуровцам определили. С тех пор он, как и многие другие в работниках у Петембуровцев состоят.
Не первый раз он с Савкой ходил вместе в походы. Много чему научился боярский сынок у него. Не раз доводилось ему бывать в сложных ситуациях. И каждый раз, когда Никодим был рядом, то приходил ему на помощь. Он и лесину Савке подал, когда тот в болотину угодил. И из Нево его вытаскивал, когда волной ушкуй в прошлом году накрыло. А сколько дельных советов Никодим дал своему хозяину, уж и не сосчитать.
Нравился Никодим Савке. Не раз заводил он с отцом разговор, чтоб тот бывшему бортнику вольную дал. Боярин поначалу отмахивался от совета жалостливого сына, но все-таки не выдержал. «Как двадцать годков тебе стукнет, так Подкове твоему вольную дам и надел земли выделю. И больше разговор о том не заводи до того времени, – в какой-то момент уступил натиску сына старший Петембуровец».
Никодим слегка наклонил голову и стянул с головы суконную шапку.
– Нарыли тут дивно, – он кивнул в сторону залитого водой нового русла. – Я за тобой, Савва Дмитриевич. Готовы мы. Можно отчаливать. И припай отпустил аккурат.
– Мешки надежно закрепили? – на всякий случай поинтересовался Савка.
Он прекрасно знал, что Никодим в том деле разумеет побольше его. Знает и без него, что с неправильно уложенным грузом лучше от берега не отчаливать. Чуть что и полетят все мешки на один борт. А там и до беды недалеко. Но вопрос такой задал. Хорошо помнил слова отца, который при любом удобном случае повторял:
– Жизнь долгую прожить проще коли в каждую житейскую дыру сам будешь влезать.
И при надобности всегда добавлял о том, что каждый человек силен умом, да вот только с делами мирскими не каждый ум совладает.
– Все, как положено, Савва Юрьевич. В десяти ушкуях двадцать дюжин мешков – по две в каждой лодке. В соймах тридцать дюжин – по три в каждой. И в которой мы пойдем, две.
– Одна сойма получается свободная? – спросил Савка.
– Все верно, боярин. Мало ли что случится, так переложить груз будет куда.
