* * *
Двери хлопнули.
Салливан встрепенулся. Пол с Гарольдом поменялись местами, значит, прошло не меньше часа. На улице всё так же темно, и к рассвету дело не близится. «Субурбан» трогается. За рулём Гарольд продолжает свою бесконечную мантру.
«Большой Город – зло…» – последняя мысль, посетившая Брета перед тем, как он вновь засыпает.
Большой…
Город…
* * *
…УДАР.
Визг тормозов. Тяжёлый джип качнуло, повело юзом и чуть не снесло с дороги. Брета швыряет на приборную панель. Машина останавливается.
На улице темно. Салливан потерял счёт времени.
С заднего сиденья раздаётся дрожащий голос Пола:
– Какого…
– Что случилось? – Брет хватает Маринвилла за руку, которая сжимает рычаг переключения скоростей.
– Там… – Пол испуганно указывает на возвышение посреди дороги.
Тёмный неясный силуэт.
Фары не могут дать нужной чёткости, чтобы понять, что это такое. Ночь пожирает лучи света чернильным туманом.
Гарольд сидит молча, не шевелится. Он в трансе, как при прослушивании «Столкновения» с Норой Эмес. Проходит ещё несколько долгих секунд, прежде чем Маринвилл поворачивается к Брету. Под слабым отблеском фар виднеется его искорёженное тенями лицо, на губах ухмылка – или тени лепят ухмылку.
– Оленьи рога мертвы.
– Что?.. – Брету либо послышалось, либо сон ещё не отпустил его в реальность. – Что ты несёшь? – Он наклоняется к Гарольду.
– Оленёнок, – повторяет Маринвилл. – Я сбил оленёнка.
Салливан смотрит на освещённое полотно асфальта. Теперь бесформенный холмик, возвышающийся над дорогой, обретает безобидные черты.
– Отлично, Гарольд, – выдыхает с заднего сиденья Пол. Раздражённо, но облегчённо: – Вяленой оленины нам не хватало.
Гарольд молча открывает дверь, выходит из машины и направляется к туше животного, останавливается перед ней и опускается на колени.
– А что если, – шепчет Пол, – он не разглядел и оленёнок окажется кабаном? Или хуже – медведем, например. Маленький, но медведь.
– Ещё не совсем мёртвый медведь, – заканчивает его мысль Брет.
Оба выскакивают из машины и бегут к Гарольду, останавливаются.
Оленёнок. Мёртвый.
Не больше полутора метра в длину. Передние ноги сломаны, шерсть на шее влажная – из раны медленно течёт кровь. Сердце закончило свою работу.
– Гарольд, ты как? – Брет кладёт руку ему на плечо. – Всё в порядке?
Он не ощущает под рукой ни дрожи, ни пота, ни страха – ничего, кроме материи от Bill Blass и тишины.
– Гарольд?
Стоя на коленях, тот молча гладит мёртвое животное. Это трудно объяснить, но в движениях Маринвилла чувствуется благодарность и уважение.
– А что ему станется? – возмущённо спрашивает Пол, подтверждая осязание Брета. – Сшиб зверя, чуть не улетел в кювет, помял бампер твоего джипа, а теперь наслаждается плодами охоты. Буффало Билл[13] ждёт оваций. Не будем томить: круто, мужик! – Пол звучно хлопает три раза в ладоши и разочарованно добавляет: – Вообще не круто.
Звук эхом отражается от глухих стен леса.
Брет убирает руку с плеча Гарольда и настороженно вглядывается во тьму. Эхо напоминает о чёрной, непроницаемой массе деревьев, скрывающей в своём чреве зверей.
Салливан делает шаг назад.
Зверей, как этот оленёнок, или более крупных. Таких, которые способны заставить выпрыгнуть загнанную жертву на дорогу, под колёса машины, а затем притаиться и выжидать. Изучать конкурента, отобравшего пищу. Чтобы оценить его силы.
Салливан делает ещё три шага назад и чувствует, как в спину упирается что-то острое. Резко оборачивается. Ветки. Страх лижет спину, и пот из горячего в секунду становится холодным. В нескольких сантиметрах от его лица – лес. Густой, молчаливый, чёрный.
