Сборник рассказов "Бойся" - страница 3

Левый карман его рубашки немного оттопыривался, рыцарь отирал пот со лба и задел его. На пол выпала коричневая пачка «Kenterberry». Мы наклонились одновременно, моя бледная ладонь накрыла широкую загорелую его. Я едва успела заметить благодарную улыбку в льдистых глазах и уже почти отдёрнула руку, как вдруг над головой резко скрежетнуло, затылок опалило колючим, автобус качнуло и мы упали в проход.

– Простите, – в унисон попросили мы и, опираясь друг на дружку, сели в кресла.

Первым закричал он. Я обернулась было и тут мне в руки упало что мокрое и тяжёлое. Переведя взгляд на колени, я увидела отрубленную голову тётки. Из шеи хлестала кровь, глаза она так и не успела открыть. Я держалась за редкие волоски, испорченные химией и смотрела, как трясутся дряблые щёки в дрожащих руках. Я никогда её не любила и не знала, но мне так хотелось заорать, чтобы выплеснуть весь ужас, однако, не получалось. Помню только, что дышала, как утопающая, и всё не могла набрать в грудь воздуха.

А крики тем временем раздались с передних сидений. Автобус, наконец, остановился, качнувшись ещё раз, крыша как-то странно дрогнула от толчка и начала съезжать. В салон втиснулся водитель и тоже закричал.

– На пол! На пол! – орал Ланселот.

Руки его почему-то стали красными. Он сдёрнул меня с кресла и ткнул лицом в грязный коврик. В нос ударила вонь раскалённой резины, сверху страшно заскрежетало, стены задрожали и поехали куда-то вбок. Раздался тяжёлый удар, над головой посветлело, а между креслами, как баскетбольные мячи, посыпались головы пассажиров. Одна, детская подкатилась близко, и я узнала сына Ланселота – те же холодно-лазоревые глаза, чёрная макушка, удивлённо открытый рот. Если бы я завтракала, меня бы вывернуло, а так сил хватило только на сдавленный визг.

Перевернувшись, я обнаружила, что крыши автобуса нет, лишь синее жаркое небо. В разрезанном корпусе царила жуткая тишина, даже не слышно было кузнечиков в траве. Ланселот по-пластунски полз вдоль прохода, и я решила последовать за ним. Тени от кресел паучьими лапами ползли по его затылку.

С передних сиденьев раздавались стоны и охи. Первым, наступив на труп водителя, вылез коренастый лысый тип в гавайке, за ним щуплый очкарик в клетчатой рубахе и маленькая татарка в розовой футболке и джинсовых бриджах. Они отползли к середине, стараясь не смотреть в кресла.

Всё случилось слишком быстро, они обменивались короткими тихими репликами с рыцарем, которые иногда долетали и до меня:

– Разрезало... банка консервная...

– Сварные швы...

– Каак ожагло...

– Прошёл по касательной...

– Всё равно вылезать надо, – гнул своё Ланселот, – раз так легко вскрыли, до нас в два счёта доберутся. Кто как, а я ноги уношу.

Он обернулся и кивнул мне ползти следом. Перелезая через водителя, я заставила себя представить, что это всего лишь надувной матрац, но выходило не очень, и волосатая рука трупа постукивала дешёвыми часами по полу.

Ланселот вдавил в пол кнопку, двери, жалобно скрипнув, разошлись, как створки лифта, и замерли. Выждав секунды три, Ланселот осторожно высунулся и быстро осмотрелся. Втянувшись обратно, сообщил:

– Город, вокзал вроде. Тихо, нет никого.

– Это Павловка? – недовольно спросил очкарик.

– Выйди и узнаешь, – предложил Ланселот.

Клетчатый недобро оскалился.

– Давай за мной, – сказал рыцарь и вылез из автобуса.

Мы рванули ко входу в облупившееся здание автовокзала. Ноги подгибались, но чем дальше я уходила от тяжёлого запаха крови, тем быстрее приходила в себя. Мужчины всё-таки решились присоединиться, татарка бежала последней. До облезлого здания вокзала оставалось пара метров, как вдруг в небе что-то зажужжало. Я успела увидеть только крупный белый шар, затем полыхнуло красным, и женщина застыла на месте. Розовая футболка вдруг покрылась алой сетью, и куски смуглого тела со шмякающим звуком посыпались на раскалённый асфальт.