– Кайден, постой! – крикнула она, голос её разорвал тишину, дрожа от тревоги, копившейся в ней днями.
Он замер, спина его напряглась, и тишина, обрушившаяся следом, стала тяжёлой, почти живой. Он обернулся медленно, тёмные глаза, холодные и глубокие, подобно небу перед бурей, впились в неё, и свет люстр высветил его лицо – острые скулы, резкие линии, высеченные в камне. Мишель шагнула ближе, шаги её замедлились, но не остановились, пальцы стиснули ремешок сумки, гася дрожь в руках.
– Ты знаешь Чжихо? – спросила она, голос её смягчился, но в нём звенела твёрдость, удивившая её саму. – Я видела его, Кайден. В дневнике, в моих видениях. Ты знаешь, кто он, верно?
Кайден молчал, глаза его потемнели, став почти чёрными, пальцы сжали ремень сумки на плече так, что кожа скрипнула. Он шагнул к ней, голос его, низкий и острый, рассёк тишину коридора:
– Не суйся туда. Ты не понимаешь, о чём говоришь, стажёрка.
Слова его ударили холодом, но она не отступила, взгляд её встретил его, и она заметила, как рука его дрогнула, выдавая страх, спрятанный за ледяной бронёй.
– Я знаю больше, чем ты думаешь, – ответила она, голос окреп, но дрожь осталась. – Я слышала его, Кайден. Он зовёт меня, я была там, в прошлом. Ты не можешь отвертеться – я видела, как ты смотрел на меня в студии. Ты знаешь его, скажи!
Губы его сжались, челюсть напряглась, и на миг показалось, что он ударит – не её, а стену, чтобы выплеснуть бурю, кипевшую в его глазах.
– Ты видела то, чего не должна была, – бросил он, голос стал тише, но в нём сквозила угроза, смешанная с тенью боли. – Это не твоя история, Мишель. Оставь, или пожалеешь. Я не шучу.
– Не моя? – переспросила она, шагнув ближе, голос дрогнул, но в нём вспыхнул гнев. – Тогда почему он зовёт меня? Почему я держу его перо? Ты знаешь, Кайден, и я не уйду, пока не скажешь. Это связано с тобой, я чувствую!
Глаза его сузились, он наклонился к ней, дыхание его, тёплое и резкое, коснулось её лица:
– Ты ничего не чувствуешь, кроме своих выдумок. Чжихо – это прошлое, и оно мертво. Не копай там, где тебя не ждут. Я не стану тебя спасать, если ты рухнешь.
Он отвернулся, шаги его ударили по плитке, гулкие и тяжёлые, унося его к стеклянным дверям, но слова его жгли её, подобно огню, не гаснущему в ветре.
– Ты боишься, – сказала она ему вслед, голос стал тихим, но твёрдым. – Я видела это в твоих глазах. Ты боишься его, или меня, или того, что нас связывает. Но я найду правду, с тобой или без тебя.
Он замер, рука дрогнула на ремне сумки, пальцы сжались сильнее, выдавая страх, не укрывшийся за холодом.
– Иди домой, Мишель, – бросил он через плечо, голос стал глухим. – И забудь, пока можешь.
Шаги его возобновились, унося его прочь, но Мишель осталась, сердце её колотилось, тепло пера стало опорой, связью с Чжихо, с этим зовом, не отпускавшим её. Кайден скрывал правду – не словами, а дрожью в руке, и этот страх стал её путеводной нитью к тайне, соединявшей их через время.
Ночь окутала квартиру Мишель тишиной, густой и плотной, а лунный свет пробивался сквозь занавески, рисуя серебряные полосы на стенах, где тени дрожали, подобно отголоскам её смятения. Она сидела на старом диване, подтянув колени к груди, сумка лежала рядом, чуть приоткрытая, ожидая её движения. Пальцы, дрожавшие от усталости и предчувствия, скользнули внутрь, нащупали тёплую кожаную обложку дневника, спрятанного после архива. Она вытащила его, тепло его поверхности пробилось сквозь ладони, мягкое, но упрямое, подобно дыханию, живущему в этих страницах. Комната вокруг дышала чем-то знакомым – потёртый ковёр, аромат остывшего кофе из чашки на столе, гул машин за окном, – но дневник в её руках казался пришельцем из иной эпохи, звавшим её к себе.
