– Эй, новенькая, подь сюда,– позвал он,– глянь, что у меня есть.
Надя давно уже не считала себя новенькой, но поднялась с бревна и направилась к нему.
– Подставляй карман, – приказал Витька. Ничего не понимая, Надя смотрела на мальчика.
– Что рот разинула, шмакодявка? Бери!
Надя приподнялась на цыпочки и заглянула под майку. Там была не собака и даже не кошка. Всё смуглое Витькино тело было облеплено… конфетами-подушечками.
– Бери, бери, – подбадривал Витька.– Они слиплись, отрывай комок побольше, устрой себе сладкую жизнь.
Надя пыталась оторвать немножко, но у неё не получалось. Наконец у неё в руках оказался огромный ком слипшихся конфет. Конфеты подтаяли, но от это вовсе не стали менее вкусными. Сидя на дровах, отковыривала конфеты и с благодарностью смотрела на Витьку, которого уже окружили любители сладкого.
– Вот это да!– удивилась Зина,– где ты их нашла?!
– Витька дал.
– Ну и Орёл! – восхищалась Тинка, опять в складе натырил! Никому свои ходы не показывает.
– Правильно делает,– вставила Галя, – зато не попадается. – И все согласились.
Сладкая жизнь бурлила в этот вечер во всём детском доме до самого отбоя.
***
Надя давно проснулась, но так и лежала с закрытыми глазами, вспоминая свой сон. Приснилось, что она болела ветрянкой, и было во сне всё точно так же, как когда-то в раннем детстве: она сидела на кровати, поджав под себя ноги, а мама смазывала зелёнкой красные пятнышки на её лице и теле. Сон отличался от жизни лишь тем, что наяву она рассматривала тогда в зеркало себя, а сегодня, во сне, рассматривала и старалась запомнить маму. Она даже понимала во сне, что это сон, что он скоро закончится, и ей больше всего хотелось до мельчайших подробностей запомнить родное лицо.
В её сне мама была в том же зелёном платье, в котором часто ходила на работу. На это платье она надевала белый халат. Это платье и даже запах медпункта, которым оно было пропитано, Надя почему-то помнила лучше, чем лицо или голос мамы.
Как Надя ни старалась, сон не возвращался, но и не стирался из памяти совсем. Раньше, когда Гульнара говорила, что мама была красавицей, Надя просто верила ей, а теперь она это знала. Теперь она уже не маленькая и никогда не забудет дорогие черты. А косы у неё уже почти такие же, как у мамы, а подрастёт, станут точно такие. А ведь она вчера чуть не согласилась их отрезать. Нет уж! Пусть няня лучше обсыпает голову дустом, как делала это и раньше, а отрезать такую красоту она не даст.
Девочка поворочалась, поскребла голову, успокаивая зуд, и опять углубилась в воспоминания о раннем детстве. Всё это было очень-очень давно. Она любила бывать у мамы на работе, народ там появлялся редко, люди не любили болеть, обращались только в крайнем случае. Мама снимала с неё обледеневшие варежки, клала на табурет к печке её валенки, одевала ей на ноги согретые шерстяные носки и сажала к столику, который стоял за печкой. Там лежали карандаши, бумага, но рисование её не интересовало. Посидев пять-десять минут, она тихонько пробиралась к шкафчику с лекарствами и рассматривала коробочки с таблетками, пузырьки с настойками и витаминами. Она гордилась тем, что безошибочно может определить по запаху, в каком пузырьке находится нашатырный спирт, в каком йод или раствор марганцовки, но привлекали её, конечно же, не таблетки, а витамины. Они казались во много раз вкуснее, чем конфеты, и самое обидное, что больше двух-трёх горошин в день получить никогда не удавалось, никакие хитрости и уговоры на маму не действовали.
