Счастье в мгновении. Часть 3 - страница 58

Он, закрывая глаза, в уголках которых скрывается горечь, молча одаряет поцелуями тыльную сторону моей ладони и покрывает ею свою щеку, как делал это мне. В такие минуты он становится очень милым.

Своим воздействием он смягчает, поселившуюся во мне, внутреннюю тяжесть.

– Идем, – говорю я, обратив внимание, что время 03.47.

– Идем, – отвечает Джексон. – Не суди строго маленькое убранство. Это скоропалительное решение – времени выбирать было ничтожно мало.

Я включаю кнопку лифта:

– Ты всегда говоришь так, а затем оказывается, что там царские палаты, протянувшиеся в километр. – Несмотря на позднее время и длинный эмоциональный день, меня угораздило еще и пошутить.

– Вот и увидишь, – смеется Джексон, тыкая на десятый этаж и снимая с себя бейсболку, – всё не так. По крайней мере на этот раз.

Открывая дверь, мы входим в темноту, в коридор. Джексон включает свет во всех трех комнатах, располагающихся перед нами, и я, беглым взглядом пробежав по квартире, разеваю рот.

– Она восхитительна, пусть даже и небольших размеров! – заверяю я, широким взмахом руки обводя пространство.

Левее всех располагается кухонный деревянный гарнитур светло-коричневого оттенка, по центру, из полупрозрачной, мозаичной двери виднеется ванная комната, а правее – спальня, которую хочется скорее увидеть. Сделав несколько шагов вперед по махровому пушистому бежевому ковру, я улыбаюсь, разглядывая составляющие комнаты, созданной в кремовом тоне. Спальня с альковом, в котором покоится кровать, чарует глаз. Вверху, на потолке вкраплены светильники, предоставляющие романтичную атмосферную нотку. Сзади кровати, в стене повешены три полки, каждая из которых заставлена книгами. Ниша прикрывается белым занавесом, рядом с которым стоит белоснежный пуфик, сверху него оставлена кем-то книга, вероятно, прежними жителями. Удлиненный письменный стол и в комплекте с ним два кресла со шкафом искусно подходят под интерьер спальни. В конце комнаты – балкон с открытым видом на город, с двумя креслами-качалками, одетыми в пушистые покрывала. «Сесть бы сейчас в одно из них и наблюдать за звездами».

– Мы… мы… правда будем здесь вместе жить? – от счастья заикаюсь я, прижимая ладони к своим щекам.

Он улыбается, медленно покачивая головой.

– Спасибо тебе, Джексон, за всё и… – с чувством невыразимой благодарности начинаю я и замолкаю, не в силах сказать.

Он без слов обнимает меня сзади, целуя в затылок, и я растворяюсь в прикосновениях.

– Мне нужно разобрать сумки, – шепчет в ушко, пуская горячий воздух, – а ты пока изучай апартаменты душевого типа.

– Душевного типа апартаменты прошли цензуру, осталось оценить ванную, – тихонько смеюсь я и, зевая, прикрываю рот ладонью. Этот смех, как детское веселье, как глоток воды. И он льется из меня каждый раз, когда я нахожусь рядом с любимым.

Джексон разбирает привезенные им два ларца вещей, я принимаю ванную – снимаю косметику с лица, надеваю свою любимую черную широкую длинную футболку и делаю на голове гульку. Свои вещи я разберу в другой день.

Я сижу маленьким комочком в кресле-качалке, взирая на звездные миры. Чувствую, боль прогрессирует. Память продолжает хранить последний разговор с матерью. Мы так отдалились друг от друга, за считанные дни. Мне никогда не будет ясно, зачем она так поступает, зачем распускает туман на сердце, черный-черный, от которого тяжело дышать.

– Джексон, – вздыхаю я, когда он подходит, выключив наполовину свет, увидев меня в темноте, – я одна… одна… – «Словно в глубине пустыни», -добавляю про себя. – Иногда я чувствую себя брошенной в котел жизни. Карабкаюсь по нему, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз. А однажды можно так провалиться вглубь, что никак и не подняться к миру… Вот она и жизнь.