Царица берет книгу обеими руками и отступает, наклонив голову. «С тобой все в порядке?»
«Да», – хрипло говорю я.
«Я позову слугу принести еды. Ее будет немного, потому что царство практически голодает, но это лучше, чем ничего.»
Она подходит к стене и открывает скрытый шкаф, вытаскивая конусообразное устройство, сужающийся конец которого соединяется с тонкой металлической трубкой, исчезающей в стене. Она звонит в маленький колокольчик, а затем говорит в конус, вероятно, общаясь со слугой.
Когда она закончила говорить через устройство связи, я спросил ее. «У тебя есть какая-нибудь одежда, которую я могу надеть?»
«Разве ты не можешь менять одежду так же, как ты меняешь свою форму?» – парирует она.
«Я мог. Пока ты меня не связала. Теперь я могу сделать только это…» Поднявшись, я принимаю форму из черной кожи с рогами и синими глазами, – «но я не могу изменить свою форму дальше этого или сменить одежду.»
Ее глаза слегка расширяются.
«Хорошо», – решительно говорит она. «Ты можешь проверить гардеробную моего отца. Не трогай одежду моего брата в передней части шкафа, но в комоде сзади должны быть старые вещи моего отца. Ты можешь надеть их. Имей в виду, они будут слишком короткими в туловище, в руках, в длине… Нам придется сшить для тебя одежду. Ты очень высокий.»
«Да, я высокий». Я подхожу ближе, возвышаясь над ней, позволяя своему взгляду скользить по всей длине ее тела. Она прижимает книгу к груди.
«Мне нужно сменить простыни в другой комнате», – говорит она, задыхаясь, и практически убегает.
Морщась, я дергаю свою обтянутую кожей промежность и направляюсь к шкафу ее отца.
ЗЛАТА
Существует только один вид горя, который приемлем среди людей. Глаза, блестящие от печали, медленный поток слез, несколько искренних рыданий. Но полностью рухнуть? Кричать, реветь и стонать от агонии своего сердца перед другими?
Нет, это недопустимо, потому что это заставляет других чувствовать себя неуютно в их меньшей скорби, в их беспомощности. Ваше горе мешает их спокойному сочувствию. Им кажется, что вы, по каким-то причинам, поступаете неправильно, расстраивая всех.
Вот такое горе я показала Чернобогу. Несмотря на мой нарочитый контроль, он видел, как я трескалась, истекала слезами, был свидетелем взрыва моей души.
Я ненавижу его за то, что он это видел.
Когда я вхожу в свою спальню и исследую состояние кровати, я обнаруживаю, что уборки тут потребуется больше, чем простая смена простыней. Что ставит меня перед проблемой – где мне спать?
В этот час, слуги, которые не болеют чумой, либо присматривают за другими, либо сами спят. Я не могу беспокоить их сегодня вечером и просить, они тщательно очистили мое постельное белье и матрас. И мне не хотелось бы просить их подготовить еще одну комнату для меня.
Большинство комнат в этом крыле закрыты, а постельное белье отдано больным. Другая проблема, связанная с чумой, – она порождает невообразимое количество грязного белья.
Мне нужно, чтобы Чернобог был со мной, чтобы я могла присматривать за ним. Похоже, единственное решение – отдать ему спальню моего отца, которую использовал мой брат во время своего недолгого правления, а я заняла бы один из диванов. Он слишком высокий, чтобы поместиться на одном из диванов.
Убрав книгу ритуалов в комод, я зашла в гардеробную и оделась в длинную ночную сорочку. Это одна из моих любимых вещей – изысканно мягкий розовый материал с нежной белой вышивкой вдоль выреза на груди.
