Седло (в) - страница 17

Видимо, чтобы простимулировать этот вклад, учителям в канун праздника была щедрой рукой спущена премия в размере трех тысяч рублей. Сколько получили особо приближенные, в частности, снабжающие, как Токарь, верх «ценной» информацией, точно было неизвестно, но слухи разносили цифру порядка десяти тысяч. Стандартная трехтысячная премия была встречена по-разному: от «ну хоть что-то» до «теперь ждите: будем отрабатывать за баллы». В школе действовала особая поощрительно-карательная система начисления баллов, формулу перевода которой в деньги мало кто понимал, а публично задавать вопросы решался только Растегаев.

В конце месяца каждый получал листок со списком плюсов или минусов баллов за собственные достижения либо проступки, и последних всегда было больше: «несвоевременное выставление оценок в электронный журнал» – минус пять; «несвоевременная подготовка контрольно-измерительных материалов по дисциплине» – минус семь и т. п. Особенно пестрели минусами балльные листки классных руководителей с порой комичными записями: «отсутствие сменной обуви» – минус три, «курение на крыльце» – минус семь и т. п. Поговаривали, что еще в начале введения кто-то даже пошел утверждать, что он никогда и нигде не курил, не то что на крыльце, но ему объяснили, что своим минусом он обязан подопечным. А на вопрос, когда ему за всем этим следить, он получал только холодный душ из административных указаний на его функционал. Хитрость системы, когда, по словам Андрея Борисовича, «конские яблоки красят и за антоновские выдают», заключалась в том, что учитель мог получить высокие баллы за призера олимпиады, открытый урок и все, что просветляет лик школы, но эти баллы сжирались курильщиками, безобувщиками, электронными журналами, КИМами (Растегаев заменял первую букву аббревиатуры на «ху»), ненавистными для всех кирпичами из бумаг с описанием собственных уроков и прочими никогда не выполняемыми показателями. В общем, учитывая конвейерный характер работы, большинство давно поняло, что баллы – эфемерный журавль в небе и лучше не думать о них, оставаясь со своей синицей в виде оклада и данных государством надбавок, которые пока никто не отнимает.

Минакова закончила свою густую речь и передала бразды правления тамаде вечера – обэжэшнику Вязникову. Седлов едва не оказался на его месте, так как первоначально, сразу после временно вознесшего его брейн-ринга, Крепова предложила роль тамады ему. Несмотря на то, что тогда он пребывал в состоянии эйфории и мог согласиться на что угодно, проступивший сквозь океан радости здравый смысл подсказал, что играть роль массовика-затейника для пьянеющей толпы, которая с измененным сознанием будет все больше жаждать развлечений, и не иметь возможности традиционно исчезнуть в середине, явно ему не подходит. И Седлов вежливо отказался, сославшись на то, что «это не его» и что он «еще плохо знает коллектив». При это он согласился подыграть принявшему с радостью роль тамады Вязникову с литературными загадками и попросил, чтобы его поставили в начало, пока еще кому-то будет интересно копаться в чертогах своей школьной памяти.

Седлов начал с заданий на необходимость угадывания антонимично перевернутых пословиц типа «Безделье не лисица – в поле не постоит» («Работа не волк – в лес не убежит»), а затем перешел к угадыванию известных произведений по ключевым словам типа «кот, Ялта, нехорошая квартира» и завершил более сложными заданиями на эрудицию. Везде пришлось подсказывать, но с заданиями типа «Какой классик имел два носа?» справлялись, а вот на последнем задании, которое должно было логически завершить седловскую часть и перетечь в тост, возник ступор. Коллега Седлова по предметам, правда, с явно большей любовью к русскому, чем к литературе, Ирина Петровна Тимофеева, чуть старше Седлова и явно круче характером, судя по могильной тишине на ее уроках, где был слышен только ее звонкий голос, становившийся особенно пронзительным при малейших отклонениях от вершимого ею хода урока, принципиально на такие мероприятия не ходила, так как «не переносила пьяных мужчин» и в целом всегда держалась в стороне от любого рода обсуждений и разборок. С одной стороны, отсутствие игрока того же поля явно облегчило Седлову задачу – его вопросы выглядели оригинальными, но, когда посыпались ответы на последний вопрос и время стало явно затягиваться, он пожалел об отсутствии звонкоголосой Тимофеевой.