– Вы в отпуске?
– Нет. Я живу там, внизу. Просто прогуливаюсь, пока мой сын в школе. Он пошел сегодня в первый класс.
Вот! Она упомянула сына. Сделала хоть что-то для того, чтобы вернуть блудливые мысли в русло своей привычной жизни. Что-то вроде досады промелькнуло в глазах незнакомца. Он снова затягивается:
– А почему вы тогда не в кофейне с другими мамашами?
Тон, которым задается этот вопрос, полон пренебрежения. Как, однако, приятно услышать, что хоть кто-то насмехается над этой группой «своих».
– Не сегодня.
– Вы, случайно, не видели по дороге фазана-подранка?
– Нет. Поэтому у вас ружье?
– Вы, похоже, не брезгливая?
Брайони вспоминает о своем главном клиенте в Глазго, о вещах, которые он, по слухам, вытворял. И крошечный, недозволенный трепет, оживающий у нее в груди.
– Нет, – отвечает она и, внезапно осмелев, смотрит прямо в глаза дикарю.
Что-то проскакивает между ними. Или его восприятие ее слегка меняется. Брайони чувствует, что именно в этот момент он впервые обращает на нее внимание по-настоящему.
– Я подстрелил его, но, видать, не насмерть. Птичка упорхнула, но кровь и перья были повсюду. Она не могла улететь далеко.
«Должно быть, он из поместья на склоне холма. Там же есть охотничьи домики, а еще роскошный спа-салон», – думает Брайони.
– И вы ищете птицу?
– Да. Мы всегда преследуем беглецов.
Достав из кармана патроны, мужчина снова заряжает ружье и ставит ствол на место. По-видимому, собирается пойти дальше своей дорогой. Брайони хочется удержать его, хотя бы на минуту, но она не может придумать, что сказать. Это нелепо, абсурдно, смешно! Жажда внимания, которую она не ощущала с тех пор, когда была еще подростком. Незнакомец поднимает руку в прощальном жесте и уходит с поляны, спаниель убегает следом.
Голубь громко и яростно хлопает крыльями, сидя на дереве над ее головой. Брайони возвращается в реальность. Она хотела бы, чтобы дикарь ей привиделся. Но запах табачного дыма все еще витает в воздухе. Брайони кидает рассеянный взгляд на часы и чертыхается. Ее охватывает отчаяние. Она опаздывает…
Шон последний из малышей, которого еще не забрали. Остальные мамаши уже покинули игровую площадку. Брайони заходит в ворота. Пот бежит по ее лицу, футболка под курткой прилипла к телу. Она неслась вниз по склону холма и по улицам как сумасшедшая. Ее волосы взмокли, ноги болят.
Она видит храброе личико сына и слезы, навернувшиеся на его глаза от радости, что мама за ним пришла. Брайони проклинает себя. Шон зажимает в одной руке рисунок. Рядом с ним стоит учительница с застывшей улыбкой. За ее сжатыми челюстями играют желваки.
Эх, если бы она была нормальной матерью! Одной из тех, в кофейне, что терпеливо дожидаются своих ненаглядных малюток и концентрируются только на них. А не шастают по холмам из боязни показаться на людях… Шон заслужил такую – нормальную – мать. Будь она нормальной матерью, она бы попросила кого-нибудь забрать сынишку, раз не успела это сделать сама, чтобы он не переминался с ноги на ногу в одиночестве, думая, что о нем забыли. А она ведь действительно забыла о сыне…
– Извините, – выдыхает Брайони. – Я так сожалею…
– Миссис Кэмпбелл, на этой неделе дети заканчивают в двенадцать. Вам надо приходить вовремя.
Шон переводит взгляд с учительницы на маму. Его маленькое лицо искажает волнение. Брайони уже ненавидит эту женщину. Зачем она устроила сцену в его присутствии? Она опоздала всего один раз. Подумаешь!
