Секунды до грозы. Книга 1 - страница 4

Я догнала его, подставила плечо. Он тут же обмяк, тяжело навалившись, как мешок с прогнившей картошкой. Через распростёртые по полу тела пришлось буквально продираться, сдерживая желание оставить его тут, в естественной среде обитания. Особенно когда он снова попытался вскинуть руку с воображаемой кружкой и заорать что-то про братство морей. Держать его становилось сложнее, а вокруг пьяные вопли звучали как издёвка над моими жалкими попытками вытащить его отсюда.

Наконец, я сделала последний рывок и вытянула отца на улицу.

Таверна, как назло, находилась на другом конце квартала Восточных доков, где мы и жили. Дорога домой растянулась в вечность, но, к счастью, без приключений. Хотя с отцом, который норовил то свернуть не туда, то начать брататься с фонарными столбами, это было настоящим достижением.

Дом встретил нас привычной облупленной суровостью: серые кирпичи, испещрённые мхом, деревянные ставни, пострадавшие от вечных ветров и дождей. Вокруг тянулись клумбы, которые когда-то, наверное, были гордостью матери, но теперь превратились в царство буйных трав и своевольных цветов, наслаждающихся полной свободой.

Внутри царила тишина. Старый дом перешёл отцу от предков и стал единственным наследием семьи. Каждый уголок в нём пропитан воспоминаниями о детстве и уютных семейных вечерах.

В гостиной, сколько себя помню, стоял массивный дубовый стол. Когда-то за ним собиралась вся родня, празднуя редкие счастливые моменты, а теперь он казался слишком большим, слишком пустым. Мастер явно вложил душу в резьбу – морские волны переплетались с узорами из листьев, но годы добавили к ним собственные узоры из царапин и потёртостей.

Позади стола располагался камин, старый, надёжный, как дедов компас. Зимой его треск напоминал ласковый шёпот моря – убаюкивал, помогал сосредоточиться, когда я возилась с вышивкой или разбиралась в запутанных каракулях лекарей. Летом же в огне не было смысла – жара и так душила – поэтому взгляд сам собой скользил выше, на портрет прадеда.

Вот и сейчас я снова уставилась на него. Лицо старого моряка – смесь усталой мудрости, решительности и чего-то ещё, едва уловимого. Волнения? Ожидания? Я не знала, но точно видела: этот человек жил морем. А я стояла здесь, в душной гостиной, с отцом, который не мог доплыть даже до собственной кровати без посторонней помощи.

– Плавать необходимо, жить не обязательно, – шёпотом прочитала я выгравированную под портретом надпись.

Отец пошатываясь направился к скамье, явно собираясь завершить своё ночное приключение традиционной пьянчуговой комой. Я отвернулась, но запах перегара, табака и какой-то кислой вони всё равно тянулся следом, как шлейф дурных решений. Раньше от него пахло солью, ветром, морем, дальними берегами. Теперь— затхлым пивом, несвежей одеждой и просроченными обещаниями.

И самое мерзкое – даже жалость не пробивается сквозь злость. Почему? Да потому что он когда-то приносил домой фрукты, побрякушки, смех, истории. А теперь – только новые долги и мнимую заботу: «Я завтра всё улажу». Завтра? Ну-ну. А мне опять собирать крохи, выдумывать сказки для очередных выбивал и делать вид, что у нас всё хорошо? Почему ему можно валяться пьяным, а мне нельзя просто устать?

Позади раздался глухой стук – отец, наконец, рухнул на скамью. Ну и пусть. Пусть валяется. Всё равно утром поднимется, пошарит по карманам, сообразит, что денег нет, и снова сбежит в море. Как всегда.