Как ни странно, но даже в такой жизни я нашел для себя определенные плюсы. Правда, очевидным был только один – я стал превосходно видеть в темноте.
Главным из бесконечных минусов был тот, что, несмотря на удесятерённые возможности организма, мои силы таяли на глазах.
А мой дух с каждым днем терял свою крепость.
Нахлынувшее в первый же день моего появления на каторге тягостное чувство безысходности, не отпускало меня ни на минуту, и с ним я так и не сумел совладать до сих пор.
Хуже того – оно прогрессировало…
Со временем мои мысли стали путаться всё чаще. Мое тело двигалось абсолютно механически. И я практически полностью утратил стремление к свободе и даже волю к жизни. Меня накрыло с головой и прочно обосновалось в моем сознании полное глубочайшее равнодушие к себе и ко всему происходящему вокруг…
Причем это чувство было совсем не таким, что возникло у меня в самом начале по дороге на каторгу – этаким настроенческим и поверхностным.
Оно полностью поглотило меня, казалось даже, щепетильно вымарав и уничтожив безвозвратно мое собственное «я»…
Всё шло к тому, что именно этот шурф и станет моим последним приютом. Каждый новый день твердил мне об этом, сливаясь с днем вчерашним и незаметно перенося меня в день завтрашний. Впрочем, очень скоро даже дни и ночи стали для меня неразличимы.
Я добывал руду наяву.
Я добывал руду в своих снах.
Больше ничего не было настолько важным в моей нынешней жизни.
Изредка просыпался обескураженный внутренний голос и возмущенно кричал: да не может такая фигня стать важнее всего на свете! Должно быть что-то другое – светлое и прекрасное! То, что вселяет надежду на лучшее будущее, помогает выжить, не позволяет окончательно сломаться!
Но я его тут же увещевал: светлое и прекрасное – осталось где-то там, за гранью здешних реалий. В этот мрачный и максимально ограниченный каторжный мир, куда я угодил, оно просто не влезает. Не поместится тут, как его не сжимай и не сворачивай.
Мне самому едва хватает здесь места.
Потому важнее руды сейчас ничего и нет.
Даже та, которую я… Не вторгалась в мое сознание. Спряталась в самых дальних закоулках моих извилин.
Что одна, что другая…
Фрол, видимо, заметив перемены, произошедшие во мне, снял цепь, да и кнут всё реже вынимал из-за пояса – мое тело привычно функционировало в автоматическом режиме, выполняя тяжелую рутинную работу практически без сбоев.
Любой, заглянувший в мои потухшие глаза, не отыскал бы в них и отблеска от когда-то весьма яркой искры жизни, пылающей внутри.
Я придуривался? Создавал обманчивые иллюзии?
Совершенно нет.
Именно так я и жил. Точнее, существовал, пока…
Пока не произошло событие, в очередной раз вывернувшее мое естество наизнанку.
Шурф уже превратился в многометровую штольню, и я всё больше времени проводил в кромешной темноте. Как-то в один из дней я, находясь на самом дне, почувствовал легкое волнение, встревожившее планету.
Воспринял я это довольно безучастно, однако направился к выходу на поверхность. Дрожь внезапно усилилась, резкие толчки, исходящие из самых сумрачных недр, привели в активное движение подземные пласты.
Я с трудом уворачивался от падающих крепежных балок, пару раз зацепило, а одной из них меня даже придавило, но я выкарабкался и протискивался дальше – между «ручьями» рыхлого грунта, бьющими сверху и рвущимися из стен штольни «фонтанами» песка и камней. Они сбивали меня с ног, я поднимался и пробирался через образовавшиеся вязкие насыпи, пока не уткнулся в завал, который преодолеть уже не смог.
